Интервью Александра Невзорова журналу «Про книги» (№4-2009).
Кем только не был этот человек в своей жизни — и послушником в монастыре, и певчим церковного хора, и хранителем в музее, и грузчиком, и каскадёром, и скандальным, всем известным репортёром… Сегодня он известен, прежде всего, как создатель Высокой Школы иппологического искусства и ярый борец с конным спортом и непочтительным отношением к лошадям. А ещё, в более узком кругу, как обладатель одной из лучших в мире библиотек по иппологии. О лошадиных и книжных тайнах Александра Невзорова читайте сегодня в нашем интервью.
Небиблиофил
Я не библиофил, я просто обречённый человек, поставленный перед необходимостью иметь дело с первоисточниками. Иногда по той прозаической причине, что интересующие меня книги никогда не переиздавались, а часто по той причине, что только первоисточник, только прижизненное первое издание автора несёт в себе такую скрытую или полускрытую символическую информацию, которую потом никакие переиздания уже не дадут.
Простой пример, первое издание Кавендиша (Cavendish), герцога Ньюкасла, где оттиснуты вроде бы невинные гравюры, но их нужно смотреть в сочетании с бумажными филигранями, которые указывают подлинные движения для чтения гравюры. У нас есть статья в журнале «Nevzorov Haute Ecole», посвящённая этой книге.
Мы показали листы с филигранями на просвет, и становится понятно, насколько водяные знаки меняют всё в этих гравюрах. Это самое простое, о чём можно упомянуть в качестве примера. А всё прочее мне приходится сложно и кропотливо изыскивать. Должен сказать, что я не люблю профессиональных книжных дилеров, которые знают, сколько стоят книги, но очень люблю идиотов, которые не разбираются в книгах. Общение с идиотами, владеющими интересными книгами, мне доставляет наибольшее удовольствие.
В моей библиотеке порядка 100 книг по иппологии, про которые имеет смысл говорить и которые представляют собой реальную ценность. Под книгами я имею в виду Книги. Я не рассматриваю здесь переплетённые тексты. Потому что книгой, я считаю, является только прижизненное издание, либо первое посмертное, если автор не успел издать свою книгу при жизни, и при условии если посмертное издание осуществлено под присмотром и руководством его душеприказчиков. Вот это — Книги.
Я вообще занимался старыми книгами всю свою жизнь. И те деньги, что нормальные подростки тратили на соблазнение девушек, я просаживал в «Старой книге». Тогда ещё была довольно могучая сеть букинистических магазинов в Ленинграде, и многие книги можно было получать реально за бесценок. И естественно всё начиналось с какой-то дури про индейцев. Потом меня заворожили старые переплёты… Не скажу, что это у меня продолжалось всю жизнь, это было с большими перерывами.
Со старыми книгами не благоговеть невозможно. Благоговение перед такими книгами это всего лишь норматив обращения. Человека, который при мне раскрывает книгу более, чем на 90 градусов я действительно могу убить.
Почему я говорю, что я не библиофил. Если бы стоял некий книжный шкаф и наверху его хранилась бы интересующая меня книга по иппологии, а добраться до неё можно было бы только сделав лесенку из инкунабул, прижизненных Пушкиных и Лермонтовых, я бы не задумался, даже в грязных сапогах. Поэтому — не библиофил… Но это только в том случае если б надо было добраться.
Гравированный титульный лист из книги «Invention еxtraordinaire de dreffer les сhevaux…» Уильяма Кавендиша, герцога Ньюкасла Antwerp, 1658.
Эксгумант
Просто за книгами я не гоняюсь. Только за последний год я пропустил сразу несколько книжек евро по 500, реальная цена которых была в десятки раз выше. Но иппологические книги я бы не пропустил в любом случае. Кроме, конечно, вечных украшений полок магазинов, например, книги Урусова и ему подобных.
Хотя, конечно, больше уродливы такие книги, когда с них начинают печатать репринты. До тех пор пока книга некий раритет, она мила, как странный казус странного времени — концентрат странной безграмотности. Она нашла своё место в культуре и истории и сейчас находится там, где ей надлежит быть — в антикварных лавочках. Прячется за начищенными примусами, за шитыми осыпавшимся бисером абажурами. Прячется — и, слава богу, пока молчит. Молчит про кормление лошади мясом и мышьяком, про необходимость исступлённых побоев, про нужность и важность “механических ослепителей и удушителей лошади” и про ненужность в ухе лошади барабанных перепонок. Ей нельзя давать слово. Она — дикий казус, уже давно списанный развитием иппологии и науки.
Но когда это всё пытаются переиздать в омерзительных «подносных» переплётах — помеси некоего дурнотного нагромождения тиснения и золота, напоминающее одновременно и цыганскую дискотеку, и украшенную зэками для лагерной церкви библию, вот тогда всё это выглядит ужасно.
«Русские книгоиздатели совершили очередную эксгумацию. На сей раз эксгумированным оказался князь Урусов и его Книга о лошади”. Причём книга не просто эксгумирована, она еще и мумифицирована с применением всех средств современной полиграфии.
Она, как и полагается всякой респектабельной мумии, — запелёнута в тиснёные кожи, оттиснена 24-каратным золотом и «золотой фольгой», раскрашена по обрезам, обляпана эмалью и цацками аж “золотого цвета”, форзацы украшены “блинтовым тиснением”. Короче, преподносится “Книга о Лошади” как некое священное писание, и если бы Федерация конского спорта России проводила торжественные костюмированные камлания, то данный фолиант, как евангелие из “царских врат”, наверняка выносился бы председателем из дверей секретариата в зал под пение хора и ритуальное постукивание хлыстами…
Причём ломят за новое издание этой бессмыслицы очень неслабо — от 130 000 рублей до… 40 000 рублей. И очень смешно рекламируют. Чувствуется, что авторы рекламы долго выискивали словцо позаковыристее, которое должно было бы, как стилет в пузо заговорщика, проникать в душу самого тупого покупателя. Выискали. “Владельческий французский переплёт…” Я не шучу — именно так и сказано: “владельческий”».
(Из статьи «Эксгумант», Nevzorov Haute Ecole, №2, 2008)
Апология иппологии
Подлинная область иппологических интересов находится в книгах XVII–XVIII веков. В России в это время подобных книг издавалось очень мало. Это, в основном, калькирование или сильно завуалированные авторизованные переводы из французской иппологической литературы того времени. До Алексея Михайловича был сделан перевод книги Антуана де Плювинеля (Antoine de Pluvinel) «Наставление французскому царю Антония Плювинеля», который так и остался в рукописи. Вроде бы один экземпляр рукописи, или, по крайней мере, её часть есть в Ленинке.
Был такой полковник И. Бобинский, который в конце XVIII века издал «Краткую иппологию», но это были всего лишь «передёры» из А. Плювинеля, Ф. Гериньера (Franсois de la Guérinière) и Де Гарсало (De Garsault), издававшего книгу «Парфе Марешаль» (Le parfait marechal).
Поэтому для меня, в первую очередь, интересны, конечно, первоиздания XVII–XVIII веков — книги высочайшего уровня, изданные на латинском языке, т.н. «интексус альба» — книги в белых переплётах, или, грубо говоря, в пергаменте. Кстати, мне всё-таки попало в руки первое главное издание Плювинеля «Наставления Королю» (L’Instruction du Roy…) 1625 года, и, конечно, эту книгу мы исследовали досконально, в том числе провели криминалистический анализ грязи на переплёте. Что любопытно на полированном белом пергаменте обнаружили и лошадиную слюну, и дубильные вещества, и мелкую песчаную опилочную пыль, и несколько видов естественных и химических красителей для кожи, подтвердив старые свидетельства о том, что эти книги читали в манеже, не снимая перчаток.
Общий тираж издания «Наставлений» 1625 года — 302 книги. До наших дней дожили всего 23 экземпляра. (По крайней мере, о 23-х есть качественная и проверенная информация).
Гравированный титульный лист из книги «L’Instruction du Roy en l’Exercice de Monter a Cheval» Антуана де Плювинеля. Paris, 1625.
Портрет А. де Плювинеля работы Криспиана де Па из книги «L’Instruction du Roy…» (Paris, 1625).
«Данный экземпляр “Наставлений Королю”, изданный под строгим присмотром ученика Плювинеля — Рене де Мену в 1625 году, разумеется, является сверхредкостью. Из последующих изданий исчез ряд гравюр (портрет самого де Мену, “еретический” портрет Людовика Тринадцатого с каббалистическими символами и нарочито окарикатуренным изображением нескольких французских королей, портрет де Бельгарда, тоже содержавший крайне рискованную по тем временам символику и пр.). Следует отметить, что и титульная гравюра книги в этом издании резко отличается от той, что стала общеизвестной, и является горизонтальной, а не вертикальной и содержит гораздо более жёсткие “скрытые смыслы”. В тексте — и в рабочих гравюрах тоже есть разночтения с общепринятыми и общеизвестными изданиями. Разночтения, в том числе и принципиальные.
Как известно, именно это издание содержало в гравюрах и орнаментах те подтексты и символы, что вызвали негодование церкви. Гравёр Криспиан де Па, значительно переживший и Плювинеля и де Мену, поддавшись давлению иезуитов, для всех последующих изданий внёс существенные изменения практически ВО ВСЕ гравюры фолианта.
(Из статьи «Подлинник “Наставлений Королю” А. де Плювинеля (1625 г.)», Nevzorov Haute Ecole, №2, 2009)
О торговцах книгами
Я не нахожусь в орбите тех книг, которые просто идентифицировать через Интернет, например, большинство редких русских книг. Слава Богу, я очень часто сталкиваюсь с тем, что даже квалифицированные торговцы не всегда способны разобраться в книгах, например, на латинском языке. Путают 1500-е, 1600-е, 1700-е годы только так. И соответственно, не понимают очень многих вещей. Я не буду в интервью вашему журналу раскрывать все секреты, потому что продавцы книг тоже читают журнал. Вообще у меня есть куча советов, касающихся торговцев книгами — о том, как их дурить, и не давать дурить себя. По счастью они не все так многоопытны, как стараются себя показать. Это во многом такие обломки советского времени, могикане социалистической торговли, выкопанные лопатой перестройки динозавры, которые когда-то руководили книжными скупками и «Старыми книгами». Как правило, они не знают языков и имеют исключительно приблизительное представление о реальной ценности многих книг. Увы, этот чёртов Интернет, который надо давно запретить, он их в какой-то степени просвещает.
«Книга должна быть долгое время объектом вожделения»
Я противник Интернет-культуры, и, в частности, своим ученикам запрещаю читать книги в Интернете. Это — как виртуальный секс. Это нельзя, это противоестественно, это в принципе неправильно. Плюс та лёгкость, с которой в Интернете сейчас можно получить любую книгу, лишает эту книгу всякого смысла. Книга должна быть долгое время объектом вожделения. Книгой нужно жить до того, как ты получаешь её в свои руки. Я, например, давно искал первое издание «Манежных правил» барона Эйзенберга (D’Eisenberg. Description du Manege Moderne…) 1747 года издания, и нашёл экземпляр с историей — он принадлежал одному из Школьных (Школа или Hаute Ecole — со времён позднего Ренессанса является высшей системой отношений человека и лошади. В XVII веке это было просто исполнение очень сложных элементов на лошадях, находящихся в состоянии полного сбора. В XX и XXI веке вершиной мастерства в работе с лошадью считается исполнение все тех же изобретённых в XVII веке элементов, но уже без любых средств принуждения лошади) мастеров, который, умирая, завещал книгу своему ученику. Ученик уже получил книгу, но внезапно мастер выздоровел и отобрал книгу. И от огорчения умер ученик. Причём все эти списки от кого к кому переходила книга содержатся в самом экземпляре, поскольку была традиция обязательно делать записи о хозяине, что придаёт таким книгам особый вес.
О библиофильской удаче
Основную часть книг я всё.таки нахожу в Петербурге. Здесь до сих пор существует достаточное количество западно-европейских книг, которые представляют колоссальный интерес — и антикварный, и библиографический, и исторический. У нас есть, что поискать. Вот замечательный пример. Когда я рассказал Константину Эрнсту эту историю, он просто кричал в голос. Лет семь назад я искал офис. Купил я питерскую газету «Реклама.Шанс». Открыл посмотреть интересующие меня рубрики, не увидел ничего интересного и раздражённо закрыл. А Лида, супруга моя, говорит: «Смотри, объявление: “Старая книга о коньяке. На французском языке. Дорого”». Звоню, очень симпатичный интеллигентный голос на другом конце провода. «Очень старая, — говорит, — и очень дорого». — «Сколько?» — спрашиваю. — «Сто долларов». Договорились о встрече на одной из старых очаровательных петербургских улочек. Пришёл человек, в авоське принёс три книги «в кварту», в идеальной сохранности. Я открыл один из томов и был в величайшей растерянности. Я понимал, что обязан дать ему больше, но если я предложу ему больше, он испугается и уйдёт. А дать столько, сколько он просит, это бессовестно, а дать больше — нельзя. В общем, в результате я ему дал столько, сколько он просил. Это были «Мемуары капитана первой роты королевских мушкетёров Д’Артаньяна» 1700 года издания, причём, по всей видимости, сигнальный типографский экземпляр, в котором в конце одной из книг оставались две чистые тетрадки, где рукой автора — Сандра де Куртиля (Sandras de Courtilz), были сделаны многочисленные пометки. Такое вот у нас бывает! Сейчас, зная о моих интересах и «сложной иппологической» ориентации, мне уже часто что-то приносят и предлагают библиофильствующие продавцы, уже по высоким ценам, но всё равно ещё остаётся много места для реальной удачи и находок.
Лошадь — наука точная, или тайный смысл старинных гравюр
В компании с Александром Невзоровым — Русский Верховой Каоги — сын Арарата и Династии.
«… Утро. Огромный, высокосводный учебный манеж. Раннее яростное солнце на готических арках стен и в витражах окон. В арках притихли толстомордые манежные воробьишки. Передо мной — вороной жеребец четырех лет. Тоненький, долгогривый, пылкий, равно готовый и влюбиться, и возненавидеть. Он очень суетлив, очень заведен, но не по природе, не по складу, а по деликатным обстоятельствам своего крайне юного возраста…».
(О Каоги из книги А. Невзорова «Лошадиная энциклопедия»).
Иппология — гораздо более широкая вещь, нежели просто Плювинель, Гериньер или Эйзенберг. Это, например, книги XVII века, имеющие отношение к Высокой Школе (Haute Ecole), но не напрямую.
Замечательны работы величайшего, с моей точки зрения, учёного, человека, который сделал непревзойдённые открытия, прежде всего, в криптологии и египтологии, Афанасия Кирхериуса (Athanasius Kircher). У меня хранится его книга 1645 года, издание, которое невозможно отыскать в Европе. Если вы залезете в Интернет, там, например, можно ещё найти его исследование по электрическим полям 1648 года. А если вы посмотрите его «Эдипа египетского» или «Иероглифическую магию», то здесь опубликовано множество магических кодов, от которых, конечно, не идёт дождь и не лопается асфальт, но часто это помогает расшифровать тайную информацию, существующую в иппологических книгах. Тогда ведь секретили всё. И секретили не только в области иппологии.
Если, например, посмотреть даже на титульные гравюры многих старинных иппологических книг, то они, в большинстве своём, являются могучим носителем тайной информации. С гравюр достаточно легко считывать базовую кодировку.
Ведь тогда не было ни смс-сообщений, никаких иных видов связи. И книга, которая распространялась среди читателей, с помощью гравюр действительно рассказывала посвящённым очень много. Потом уже всё это вульгаризировалось и тайный смысл стали закладывать даже в гравюры дамских романов. Это было так же модно, как носить джинсы в XX веке.
Но поскольку мы обязаны досконально разбираться в нашем вопросе, очень многие ответы как раз и находятся в сочинениях учёных, близких к Школе. Причём опять же нужны подлинники.
Когда делается пусть даже очень убедительная и красивая копия, меняется нумерация страниц, порядок знаков, идут подвижки в переплёте и иллюстрациях. Вот простой пример. Возвращаясь к книге барона Эйзенберга, там содержится порядка 45–46 гравюр. И каждая имеет весьма странную надпись: «Борода», «Высокомерие», «Пришёл глупый» и т. д. И если вы попробуете из этих слов составить текст на основании современного переиздания, то у вас ничего не выйдет. Для этого нужна книга 1747 года. И тогда определённые слова в углах гравюр в сочетании с определёнными номерами гравюр складываются при правильном обращении в огромные куски текста. Причём так здорово это сделано и так красиво это сделано, что порой скрытого текста больше, чем текста видимого. Поэтому я обречён покупать старые книги, это всё не от хорошей жизни.
И конечно, что меня может привести в неистовство, так это настоящие Книги, потому что, во-первых, я их читаю, во-вторых, изучаю, в-третьих, ещё не было ни одной книги, которая не дала мне какие-либо уникальные знания. Это же не современные дурьи брошюрки, не глянцевые энциклопедии. При знании определённых ключей, при умении обратиться к Книгам-помощникам, в настоящих Книгах открывается масса разных смыслов. Они не всегда позитивны, не всегда применимы, не всегда разумны. В нашем журнале мы публикуем некоторые статьи об умении расшифровывать гравюры, не более 1/10 того, о чём можно сказать. Но и здесь я коварно рассматриваю, например, гравюры из амстердамского издания Гериньера 1666 года или Плювинеля 1655 года издания. Это более поздние издания, гравюры к которым подверглись правке.
Известно, что Плювинель был членом нескольких тайных обществ, вплоть до тамплиеров. Поэтому в его гравюрах много всяких подтекстов, в том числе с религиозным и антихристианским смыслом. И когда Плювинель умер, гравёра книги Криспиана де Па (Crispin van de Pas) заставили внести ряд изменений для последующих изданий, которые полностью убрали этот подтекст.
В то время взаимоотношения автора и гравёра были непростыми. В какие-то секреты Плювинелю приходилось посвещать де Па. Иногда это делалось директивно с указанием просто разместить тот или иной орнамент, тот или иной картуш над гравюрой, а в другом месте убрать, опустить руку или поднять руку, разместить череп в тёмном или в светлом углу гравюры.
«Вообще, очень и очень многие идеи и смыслы, одухотворявшие старых мастеров Школы и подражателей им, — “зашифрованы” в титульных гравюрах, предваряющих фолианты. Надо понимать, что речь не всегда идет о сознательном сокрытии смысла и умышленной кодировке с помощью масонских, каббалистических или иных символов. Такое, разумеется, тоже было, и было частенько. Достаточно вспомнить хрестоматийный пример издания “CRIPTOME” Густава Селенсуса 1624 года, где в титульном листе информации, в том числе строго секретной, заключено чуть ли не больше, чем в самой книге. Или издание “SYLVA SYLVARUM” Бэкона в 1627 году. Вот там действительно реальные — и сложные шифровки, переплетения розенкрейцерских шифров, кодов лурианской каббалы и сложные стеганограммы. Титульный лист книги в то время служил великолепным передатчиком информации. К самому началу XVII столетия мода на шифровки в титульных гравюрах, благодаря Бэкону, аббату Триттемию, аббату Спангайму и Гербиролиусу, — стала повальной.
В нашем случае всё` чуть проще. Титульные гравюры Школьных книг тоже, разумеется, содержат тайные знаки и коды для учеников, последователей и посвящённых, но по большей части — скрытый смысл заключён не в секретных символах, а в достаточно простой символике, значение которой забылось или утратилось за три с половиной века. Просто, открывая старый фолиант и видя титульную гравюру, надо понимать, что перед вами не “картинка”, не простое украшение издания, а очень серьёзный информационный носитель, который преисполнял единомышленников почтением к изданию, а отрицателей и противников — презрением и гневом.
Для примера сравним титульные гравюры Плювинеля амстердамского издания 1666 года и титульные гравюры парижского издания Гериньера 1733 года. Анализировать их очень легко с помощью простейшего, очень подходящего для таких случаев ключа, т. н. clavis Gerbiro (ключ Гербиролиуса).
Причём говорить будем не о каббале и криптограммах (которые там тоже присутствуют), а о достаточно простых, но малозаметных и малопонятных сегодня символах. Следует при этом всё равно, впрочем, помнить о правилах графической стеганографии.
Первое правило расшифровки гравюры по Гербиролиусу — это соблюдение т. н. virg. linea, то есть “девичьей линии”, идущей от внешнего нижнего угла книги к верхнему внутреннему. Это принципиальная, авторская линия, выражающая основную мысль гравюры…
(Из статьи «Antoine de Pluvinel», Nevzorov Haute Ecole, №6, 2007)
Учитель истории из Кузнечного переулка
Мне очень повезло в своё время с учителем истории. Когда ещё были «600 секунд», мы сделали очередной скандальный с точки зрения общественного мнения материал, и через пару дней позвонил какой.то дяденька с голосом старого петербургского интеллигента и сказал, что хотел бы со мной пообщаться. Потом прошло какое.то время, я уже забыл об этом звонке, так как тогда их была масса, но потом он позвонил ещё раз и пригласил в гости. Если бы он жил где.нибудь тремя кварталами дальше, я бы не пошёл. Но он жил практически через два дома от меня. Я зашёл в гости. Там оказалась чудесная петербургская квартира с таким «сложным» только что вышедшим из инсульта старичком по имени Лев. Меня там накормили. Я в то время был таким информационным разбойником, человеком неженатым. И я стал туда ходить. А он стал так злостно и настойчиво заниматься со мной историей.
Я тогда понятия не имел кто это такой. Я был достаточно безграмотным, беспринципным репортёришкой, который не придавал ничему особого значения. Он часто дарил мне свои книги с автографами. Я мог, не глядя, принести очередную книгу домой и бросить её где.нибудь на чердаке. Мы о старичке заботились как могли, давали ему машину, чтобы отвезти вещи на дачу, покупали продукты. И только на похоронах его я почуял что-то неладное. Когда я приехал в АлександроНевскую Лавру, там было тысяч пять человек. И только тогда я осознал, что на протяжении нескольких лет истории меня учил Лев Николаевич Гумилёв! Тогда, помню, я помчался на чердак и выкопал все его книги, которые теперь благоговейно размещены у меня в библиотеке. Мне как-то всегда очень везло с людьми, хотя тогда я этого не понимал, а теперь отдаю себе в этом отчёт.
Nevzorov Haute Ecole
Журнал издавать сложно. По одной простой причине — не хочется делиться информацией. Ведь Школа — это не только система передачи, но и сокрытия информации. И в настоящий момент меня больше волнует вторая часть… Журнал специальный, специфический и рассчитан, в первую очередь, на единомышленников. Он не приносит прибыли, но и не предназначен для этого.
Журнал с интересом покупают «враги», они же всюду ищут упоминания о себе. А что касается моей способности разместить количество яда на 1 кв. см. бумаги, то здесь мне нет равных.
Покупают случайные люди, которые напарываются на сложность поднесения завуалированной информации и больше не покупают никогда. Это Школьный журнал, практически внутреннее издание. То, о чём можно говорить вслух, мы об этом и говорим.
О поддельщиках фолиантов
Для меня важно не напороться на подделку, которая в моём случае будет бессмысленна. Я не коллекционер, который приведёт гостей и откроет шкаф.
Мне книги нужны для работы, и мне нужны подлинники. Поэтому я также вынужден быть в курсе всех возможных приёмов подделки. Всех поддельщиков я знаю, и, конечно, иппологические книги вряд ли будут подделывать в расчёте только на меня. А вот всё что касается ваших прижизненных Пушкиных, вплоть до дневников Мейрхольда, — это святое дело. Знаю одного прижизненного «Онегина», который целиком сделан в Петербурге в 2004 году. Но тот, кто понимает, никогда не купит такую книгу. А для каких-нибудь дилетантов — что ж не подделать. Вообще к поддельщикам я отношусь с большой симпатией и иногда подтыриваю у них старую бумагу, кожу, переплёты.
О переплётах старых и новых
У меня никаких библиофильских предрассудков нет. Если мне достаётся «голая» книга, то я спокойно покупаю другую книгу с хорошим переплётом, но не представляющую для меня интереса и переселяю свою книгу в этот переплёт. Хотя, конечно, формат подобрать всегда тяжело.
В Петербурге есть одна девушка, которая, с моей точки зрения, делает хорошие переплёты, но они всё равно остаются новыми и оскорбительны для старой книги. Новых переплётов я никогда не делаю, в крайнем случае, помещаю старые книги без переплётов в футляры.
О кризисных явлениях современной стадии рыночной экономики
Я очень рассчитывал на кризис, надеялся, что обнищавшие библиофилы дадут возможность скупить их закрома за копейки. Но кризис на них, увы, не подействовал. Ничего не подешевело. Редкие иппологические книги достаточно дороги. Существует эта гнусная практика аукционов, ужасный e-bay, где взвинчиваются цены. Вообще нужно как-то оградить торговцев книгами от знания подлинных ценностей.
С любимыми не расставайтесь
Обычно я никогда никому ничего не желаю. Либо желаю так, что лучше бы и не желал. Но учитывая специфичность и рафинированность вашей аудитории, могу пожелать ещё большей беспощадности к дилетантизму, ещё большего презрения к случайным людям в книжном деле. Могу пожелать не расставаться с книгами за соблазнительные на данный момент деньги, понимая при этом, что помимо денежного эффекта, у книги есть своя судьба, и во власти многих торговцев и библиофилов всё.таки влиять на судьбу книги, стараясь, чтобы она попала в нужные руки. Это всегда не простые решения.
Но здесь я базируюсь на опыте тех замечательных людей, которые порой в ущерб себе, тем не менее, выдающиеся книги определяли в такие руки, чтобы потом можно было говорить о судьбе этих книг без стыда.
Гордость иппологической коллекции Александра Невзорова — «лошадиные интексус альба».
С Александром Невзоровым беседовал Сергей Бурмистров.
