Попы гипнотизируют Путина! Мой район, 18 апреля 2012 г.

Михаил Прохоров – пускающий пузыри младенец, Владимир Путин – чекист навсегда, Олегу Шеину полезно поголодать, а Сергей Удальцов – настоящий зверь. На вопросы «Моего района» ответил легендарный Александр Невзоров – в прошлом самый крутой журналист Советского Союза, а сейчас вольный художник, режиссер и публицист.

— Совсем недавно вам довелось побывать доверенным лицом Путина. Как вам работалось?

— Идеально! С удовольствием наблюдал, как корежит черносотенное лобби, которое вокруг него бегает. Как они его гипнотизируют. Это забавно. Благодаря мне он узнал, что в стране как минимум 50%, которые не желают принимать диктат РПЦ. Чистых атеистов немного, но и остальные не готовы, чтобы им диктовали Гундяев и Чаплин.

— Вы хорошо знаете Путина?

— Как чекиста его никто хорошо не знает.

— Предположим, вы его знаете лучше многих. Еще по его работе в Ленинграде. Он изменился за эти двадцать лет?

— Практически не изменился. Это и хорошо. Чекист — навсегда чекист. Это самая мной в нем уважаемая черта. То, что и вынудило меня стать его доверенным лицом на выборах. Чекист — это очень аккуратный, очень взвешенный, осторожный и многовариантный человек, имеющий великолепную школу. Благодаря этому он и мог состояться в качестве президента России. Да и какой был выбор? Придурок, младенец, тихоня и коммунист. Младенец, впрочем, очень хорош. Если его сейчас не научат идиотничать, делать глупости и поливаться из горшка, то из него вполне может вызреть классный президент.

— Выходят, вам нравятся действия нашего двухметрового младенца?

— Как сказать… вы видели маленьких детей?

— Я люблю детей.

— Вам нравится, что они делают?

— Хм…

— Вот именно. Это умиляет, но не всегда нравится. Такая же ситуация с Прохоровым. И кроме Прохорова калиберных фигур нет. Думаю, мы видим всю полянку. Мне, правда, очень понравился Удальцов. Он зверина, сильный парень, его в 1993 не хватало. Но он уже все равно бегает, спасаясь от печати маргинала. С ним уже поиграли в эти пятнашки, и в современной России это означает, что будущего у него нет.

— А как вам другой наш левый — Шеин? Как вы относитесь к его голодовке и вообще астраханским событиям?

— Кто где голодает и у кого какая диета, меня не касается. Я не интересуюсь политикой — точнее, я не интересуюсь ей бесплатно. Поскольку мне никто не предложил поинтересоваться этим, я и не знаю, кто такой Шеин. Но если он голодает, это только на пользу. Будет меньше жирных в России.

— Политикой не интересуетесь. А общественными движениями? Помню, вы не раз высказывались об участниках протестов с некоторым презрением.

— Просто я видел частично этих людей. Когда была президентская ночь и все поехали пить шампанское в штаб, меня, чтобы я своей атеистической мордой не портил пейзаж, бросили на радио «Коммерсант ФМ», где как раз собрались переживать все вот эти либералы. Я видел, что все это половозрелые люди, под сороковник, кому-то побольше. И если у них такая обостренная чувствительность на то, где стояла урна, или на то, как была свернута бумажка — то где ж, б..дь, они были, когда по нам х..рачили из танков в центре Москвы. Я что-то не видел ни одного из этих обостренцев. И верить в них, как в каких-то исповедников добра, — не могу. Добро вообще категория философская. Но если говорить, например, об обостренной реакции на несправедливость, тиранию, кровь, жестокость — то все эти люди демонстрировали удивительное равнодушие к тому, что гибли, хватались, арестовывались, забивались прикладами люди, которые мне близки идеологически…

— Думаете, смелых людей в России не осталось?

— Смелые есть. Но служить России никто не захочет. Пришло время разочарований. Россия потрясающе неблагодарна. Это касается не только идеологических войн, это касается и войн физических, где надо было демонстрировать и умение, и доблесть, и жестокость и так называемую любовь к родине. Вспомните Млынника, Макутыновича, Ачалова, Язова, из последних — Буданова. С какой легкостью, подлостью и скоростью Россия пережевала наиболее храбрых и любящих это чудовище людей. Не знаю, наросла ли публика, готовая повторить наши ошибки. Я, например, имея огромные силы, бегал по баррикадам вместо того, чтобы приватизировать заводы, газеты и пароходы. Никогда себе этого не прощу! И мной, увы, руководили искренние чувства. Теперь я всех предостерегаю от искренних чувств к так называемой родине. С ней могут быть только контрактные отношения. Строго контрактные.

— Печально…

— Если вы видите другую схему, следуйте ей. Хотите посовершать для родины подвиги, а потом радовать посетителей метро песнями в переходе — пожалуйста. Может быть, это и есть ваше призвание.

— Вернемся к вашей «атеистической морде», как вы выразились. Помимо астраханской голодовки у нас есть и другая актуальная тема — православная церковь шалит…

— Что касается часиков патриаха— ничего страшного. У любой бизнес-корпорации должны быть такие секреты. В часиках, квартирках, яхтах, троюродных сожительницах ничего предосудительного нет. Это говорит лишь об очень, очень плохой работе корпорации. Она должна была бы скрывать свои истинные мотиваторы хотя бы от своего так называемого стада. А они не потрудились. Короткая, больше разведывательная, чем боевая операция «Брегет-1″ выявила отсутствие у них линии обороны. Карикатурный Чаплин в рясе, малыш Легойда и несколько антисанитарных хоругвеносцев. Все. Они асболютно не готовы к идеологической войне. Причем по причине исключительно жадности. В свое время они выходили на разных людей с предложениями инструктировать их трибунов, научить полемике с атеистами, но не сошлись в цене.

— Отчего вас так раздражает РПЦ?

— Ну должен же я с кем-то воевать. На самом деле это для меня факультативное дело. Я случайно оказался в этом окопе. Меня попросили немножко подержать и для виду пострелять в ту сторону, пока подойдут основные силы. А они все не идут. Вот я и обжился в этом окопе, просторно в нем, портянками никто под нос не воняет, никто целиться не мешает, командиров нет. Я ведь не ищу союзников в борьбе с клерикализмом, с попами я справлюсь и один. Все, что они умеют, — это корпоративные истерики, коллективные кляузы и всевозможные эректильные мероприятия, все эти стояния. Они еще будут с нежностью и с любовью вспоминать времена, когда их противником был я. Гундяев повесит в спальне мой портрет и будет украшать его розочками. Им вообще везет, что их противниками являются атеисты. Однажды образуется волосатый харизматик, владеющий их корпоративной терминологией и актерскими способностями, чтобы изобразить так называемую веру. На конфликте с глупым и агрессивным Гундяевым он устроит такой раскольчик, что минимум треть прихожан и жрецов уведет из корпорации. Это будет занятно. Расколовшаяся церковь обречена на погибель. Мы-то что, мы-то с позиций безобидно-интеллектуальных. А для них страшны волосатые и верующие.

— А не распнут?

— Может, и распнут, и камнями побьют или сожгут наконец. Но ведь есть шанс такой сочный кусок бизнеса оторвать! Церковь готова заниматься бизнесом — и должна быть готова, что его отберут. В общем, хватит о попах. Они меня почти не раздражают. А когда мне окончательно станет безразлична судьба этой страны и ее интеллектуальное будущее, они меня вовсе перестанут раздражать.

— Все-таки еще чуть-чуть беспокоит судьба России? Что же вас держит?

— Недоизжитые, недобитые иллюзии. Работаю над их добиванием. К следующему нашему разговору я буду свободен от этих чувств.

— Вы в таком лиричном амплуа выступаете. Вас не заботит, что к вам намертво приклеили ярлык телекиллера?

— А почему нет? Разве телевизионщик, трибун должен руководствоваться только собственными представлениями о прекрасном? Работать за идею? Вызвав водопроводчика, вы не удивитесь, что он потребует деньги. К журналистике надо подходить с той же меркой.

— С меркой делового человека?

— Верно. Вопрос цены. Но мы все вырастаем и имеем возможность не принимать заказы. Иногда бывает просто лень.

— Вы выросли?

— Конечно.

Евгений Бабушкин

http://www.mr7.ru/articles/52997/