Стенограмма презентации №6-2007 журнала "Nevzorov Haute Ecole" в книжном магазине "Буквоед" 05 января 2008 года

…Рад вас всех приветствовать в этот замечательный декабрьский день. Сейчас, если я не ошибаюсь, середина декабря, поскольку журнал декабрьский. Будем считать, что он вышел в срок. То есть сейчас середина декабря. Такой прецедент в истории уже был: как вы помните, Александру Филипповичу Македонскому когда-то напророчили, что битву при Дарданеллах он выиграет, если начнет ее до четверга, а была среда. И он тут же отдал приказ по армии считать этот день понедельником, и битва при Дарданеллах, как вы помните, была выиграна. То есть сейчас у нас середина декабря со всеми втекающими и вытекающими последствиями, то есть вас ждет еще одно безумное лежание лицами в салатах.

Итак, я думаю, что мы чуть-чуть по-иному, чем в прошлый раз, построим разговор, потому что в прошлый раз я зачем-то пересказал журнал и выдохся на этом, что вполне естественно за полтора часа. Сейчас я очень кратенько расскажу, что будет в шестом номере, в декабрьском, в номере этого месяца, подчеркиваю. И после этого я буду готов ответить на ваши вопросы, но на вопросы лошадиного характера, а не на какие-нибудь иные, потому что иными вопросами меня уже, честно говоря, подзамучили.

Итак, шестой номер. Шестой номер содержит в себе, как легко понять по обложке, замечательную статью… У тебя с чего начинает презентация, а?... Ну, естественно, содержит новости; содержит рассказ об учениках Школы заграницей, в России; содержит различного рода пикантные и сложные новости из так называемого конноспортивного мира; содержит замечательные известия о разного рода событиях на Западе.

Хочу сказать, что с тех пор, как начал выходить журнал, очень серьезные, очень влиятельные, очень солидные западные журналы, такие как Horses For Life, – это научные, очень строгие, очень дозированные журналы, очень академические – Cavallo, St.Georg, они выстроились в очередь за статьями. Причем их интересуют статьи с экспертизами, интересуют те самые исследовательские научные статьи, которые, по сути дела, составляют основную суть и соль журнала.

В данном журнале, помимо этих статей, есть, естественно, и «Трактат о Школьной посадке», завершающая его часть, в котором много рассказывается о реальных секретах того, что на самом деле является Школьной посадкой и как, по большому счету, вот если совсем просто, как сделать так, чтобы можно было находиться на лошади, не доставляя ей боли и проблем, и как можно сделать так, чтобы все-таки, находясь с ней, они не испытывала желания вас уронить или скинуть. Потому что на самом деле все очень просто.

В «Трактате о Школьной посадке» рассказывается о удивительных ухищрениях, которые придумывало человечество. Уже много тысяч лет, много сотен лет люди мечтали найти какие-то особые отношения с лошадью, мечтали найти какой-то особый язык с лошадью. Такого рода наставления печатались практически во всех иппологических изданиях тогдашнего мира и в XVII веке, и в XVIII веке, и в XIX веке, поскольку люди не понимали, почему это существо под названием лошадь так остается отчужденной, так остается неведанной человеку, и полагали, что есть какие-то магические способы взаимоотношений, установки этих взаимоотношений. В частности, вот здесь описан тот самый прекрасный способ остановки лошади без уздечки на полном скаку. По мнению этого русского перевода – этот, по-моему, перевод конца XVIII века, перевод с известной книжки ”Le nouveau parfait marеchal ”, т.е. новый, совершенный конезаводчик, коневладелец. Там много практических интересных вещей, но и есть целая глава, посвященная секретам. Реальная Школа, конечно, над этими секретами всегда смеялась, но у простого читателя, у простого использователя лошадей, это пользовалось особой популярностью. В частности, вот здесь вот написано о том, что для того чтобы остановить лошадь на полном скаку, вполне достаточно взять волчью печень, истолочь ее в порошок, высушив предварительно, и, когда лошадь понесется надо перед ней вот бросить эту волчью печень в воздух, и она тут же остановится. И это причем еще невинный такой рецепт. Это, конечно, абсолютный маразм. Невинный рецепт, потому что французские более ранние наставления предлагают гораздо более любопытные, гораздо более экзотические способы, не такие сложные, но, тем не менее, кому-то они могут показаться чуть-чуть антисанитарными. Это надо было вырезать сердце у висельника, это сердце выпотрошить, выдубить, сделать из него кошелечек, в этот кошелечек поместить тертый свинец, смешать этот тертый свинец с золотом, добавить туда лошадиную и человеческую кровь и эту смесь перемешать пальцем, отрезанным либо у этого висельника, либо у какого-то другого висельника. Затем эту всю смесь надо было высушить и носить при себе. Этот кошелечек, сделанный из сердца в известной степени гарантировал благосклонность жеребца при ковке, при расчистке, при заездке. Вообще, это было волшебное средство.

Но когда мы говорим о том, что человек не мог найти этот общий язык с лошадью, мы все время забываем о том, что человек предельно безжалостно и предельно тупо взаимодействовал с лошадью, предельно безжалостно и тупо с ней общался. Уже не является секретом, и это очень легко доказать, я об этом неоднократно говорил, что до XVII века человечество не умело ездить верхом. Я понимаю, до какой степени это звучит очень для многих парадоксально. Но помилуй бог, если бы действительно какое-то мастерство, элементарное мастерство в работе с лошадью было бы известно до XVIII века, то, наверное, ни у Фиаччи, ни у Гризоне, ни у Пигантелли, ни у Плювинеля не было бы той всемирной славы. Их книги не издавались бы гигантскими по тем временам тиражами и не получали бы общемирового признания. они не организовали бы Школу, которая считалась абсолютно уникальной, абсолютно невероятной во всем мире, притом что и Фиаччи, и Плювинель, и Пигантелли не учили ничему чрезвычайному. Это были всего-навсего пируэты, это были всего-навсего тер-а-теры, менки, это были достаточно простые по нашим временам фигуры.

Итак, почему же человек всегда находился в таких сложных взаимоотношениях с лошадью? Потому что он на ней очень много сидел. Ведь когда человек садится на лошадь, он не хочет отдавать себе отчет в том, что он садится на мозг живого существа. Потому что спинной мозг, medulla spinalis, на самом деле ничем принципиально не отличается от medulla oblongata, от продолговатого мозга, или от головного мозга, от cerebrum-а. На самом деле еще более сложные функции, но только спинной мозг беззащитен, у него нет, в отличие от cerebrum-а, постоянной стабильной жесткой твердой капсулы, он уязвим. Он уязвим в силу того, что позвоночник, в котором он заключается, имеет определенного рода люфты. Он уязвим в силу того, что в люмбо-сакральном отделе мы имеем практически сросшийся огромный кусок позвонков в каудальном заднем отделе, и мы имеем вот этот так называемый перелом каудального отдела, там, где спинной мозг уязвимее всего.

Конечно, очень для многих людей первая ассоциация, которая возникает, – это то, на чем сидят, это место, на которое помещается зад. И именно удобство помещения зада является критерием того, насколько хороша эта лошадь или насколько плоха эта лошадь.

В статье не рассматриваются, естественно, всякие глупые спортивные утверждения о необходимости отрабатывать лошадь, тренинговать лошадь, потому что существуют великолепные способы накачки лошади на свободе, в руках, и основное, да и 99% всего, гимнастирование лошади происходит именно в таком режиме, именно на свободе или в руках. Здесь как раз много в статье говорится о том, что такое спинной мозг, почему он так уязвим, почему лошадь испытывает такие сложные, такие болезненные и такие неприязненные ощущения от присутствия на ее спине всадника.

И следом идет фотография в журнале, которая доказывает, что это не фотоохота и не разовый момент, это стандартное нормальное упражнение.

Далее в статье рассказывается о том, что глубочайшей и чудовищной ошибкой было вот это маниакальное задоподведение, когда основой верховой езды считалось умение затолкать под лошадь ее собственный зад и считать, что этот зад есть основной двигатель лошади. Ну, само это утверждение скомпрометировано его происхождением, потому что изобрела его классическая выездка, и изобретено было это утверждения как раз в ту пору, когда человек еще понятия не имел о лошадиной анатомии и не знал, что, на самом деле, глубоко заталкивая силовым способом – шпорой, поводом – зад под лошадь, человек выключает зад, потому что лошадь начинает автоматически страховать тот самые medulla spinalis, т.е. спинной мозг, заключенный в позвоночнике. И на самом деле, эффект возникает прямо противоположный. Затолкать зад можно, но мы получим вот те самые чудовищные, уродливые неестественные движения, которые демонстрирует выездка. Ведь когда мы смотрим на лошадь в выездке, мы что видим? И эта лошадь в выездке принята за некий эталон, за некий образец движений. Причем эталон естественности и грации лошадиных движений изобретен человеком, что само по себе вообще чрезвычайно забавно, если в этот факт вдуматься. Более того, несмотря на неизменность лошадиной анатомии, этот эталон несколько раз менялся в различных лошадиных школах. Он был то одним, то другим, то степень сбора, то степень подведения зада – всё менялось. Всё менялось в соответствии с эстетическими, зрелищными, вкусовыми, живописными и другими критериями. Неизменной оставалась только насилуемая анатомия лошади.

Так вот, когда мы видим, как группа судей оценивает естественность и непринужденность движений лошади в выездке, то это равносильно тому, что мы бы оценивали естественность и непринужденность движения существа, во рту у которого помещен работающий электрошокер. И как вы сами понимаете, движения человека на электрическом стуле – это, конечно, очень эффектные движения: это льющаяся слюна, непроизвольная дефекация, судороги, корчи, но это движения именно на электрическом стуле. И когда мы говорим о задоподведении, когда мы говорим о лошади в спорте, мы как раз говорим о той лошади, которая испытывает целый огромный набор сильнейших болевых ощущений, оральных, краниальных, в спине, в шее, в опорно-двигательном аппарате, и именно эти движения приняты за эталон, приняты за образец.

Также в статье о Школьной посадке в обязательном порядке – там много чего есть, я не буду ее всю пересказывать, бессмысленный труд, она все равно огромна и она серьезна. Заканчивается статья разговором о так называемом псевдо-табунном, «естественном» содержании лошади, о том, что вот нынешнее содержание лошади, очень модное, когда из лошади делается некий такой зоопарк, когда лошади отпускаются и живут какой-то своей непостижимой жизнью, об этом много тоже говорится. И говорится, что, в общем, это очень спорное преимущество, потому что за то время, которое лошадь находится вместе с человеком, она, конечно, очень изменилась. И если мы под «естественными» условиями подразумеваем вот эти вот первобытные условия, то другому животному, под названием человек, наверное, были бы очень естественны те условия, в которых жили неандертальцы, а скорее, питекантропы. К тому же, любая попытка играть в лошадиную свободу – это всего-навсего игра, потому что лошадь лишена главного права и лишена главного атрибута свободы. Это право на выбор места жительства, право на миграцию в поисках других пастбищ, право на миграцию в поисках другого климата. Она лишена в определенном смысле той половой свободы, которая позволяет выбирать по душе и по биологии, что, в общем, почти одно и то же, выбирать партнера.

Тоже важный, скажем так, момент, здесь рассказывается о так называемых ревенитиальных упражнениях, о том, как воспитать в себе понимание лошадиной спины, и показываются упражнения, которыми это почтение, это понимание лошадиной спины вырабатывается.

Здесь же много говорится о таких неприятных для публики вещах, как обязательность для Школьного Мастера, прописанная еще в трактатах XVII века, обязательность вегетарианства, к примеру. Причем в главном Школьном трактате Praecepcio Praeceptoribus это не обсуждается, вот нельзя и всё. И только потом ты начинаешь понимать, насколько огромное значение, и как много тут правоты, и как много тут, скажем так, честности во взаимоотношениях с самим собой, как много требовательности, дисциплины и благородства востребуются человеком, которому отказывают в каких-то вкусовых развлечениях.

Переходим к следующей статье.

Ну, здесь прелестно совершенно представлена талантливейшая Лена Есина, Ленчик. Причем тот, кто увидит эту фотографию, наверняка создаст превратное впечатление о Лене. Лене не семь лет, и даже не девять, как эта фотография пытается нам рассказать. То есть совсем вот не такой вот маленький пухлогубый ребенок, это очень красивая взрослая девушка, очень талантливая в работе с лошадьми, которая немножко застенчиво, естественно написала о себе и о своих отношениях с конем по имени Гулливер и о том пути, который должен проделать нормальный человек во взаимоотношениях с лошадью.

Наталья Петровна Бехтерева, академик Российской академии наук, написала рецензию на статью прошлого номера о нейрокраниальном шоке. И вот я вам могу сказать, что Наталья Петровна, будучи крупнейшим специалистом в России и, наверное, в мире по вопросам нейрофизиологии, по вопросам функционирования головного мозга, очень придирчиво, очень строго, несмотря на всю мою с ней дружбу, поскольку дело касается профессии, науки, она безжалостна, она очень внимательно читала эту статью и очень жестко ее отрецензировала. И тем не менее, Наталья Петровна признала абсолютную правоту и абсолютную научность всех доводов и согласилась с тем, что в статье с академической удивительностью и не оставляя оппонентам ни единого шанса, развернута вся картина тех реальных мучений, которые испытывает лошадь, и того нейрокраниального шока, которого она получает.

Затем. Затем самое интересное: экспертная статья еще об одном секрете конного спорта.

Как известно, у конного спорта есть первый секрет – это возможность причинить лошади нервночерепной шок воздействием железным инструментом во рту на иннервационную систему головы, создать жесткий шок в области и продолговатого и головного мозга и под страхом этого шока заставить лошадь. Причем шок бывает настолько сильным, что налицо при вскрытиях и ушибы мозга с кровоизлияниями и в субэпидуральной, и в эпидуральной областях – прямо вот живые кровоподтеки на мозге…

Но нейкрокраниальный шок не единственный секрет, не единственный прием. У конного спорта есть еще один секрет под названием избиения. Этот секрет называется очень деликатно: он называется посылом, досылом, он называется наказанием, он называется отрицательным подкреплением. То есть ему изобретено очень много всяких псевдонимов, которые скрывают истинную его сущность. Если это назвать так, как это называется, словом «избиения», то, во-первых, это будет больновато для ушей звучать, во-вторых, это будет сложно восприниматься.

Далее мы проводим экспертизу различной степени и тяжести ударов и выясняем, являются ли то, что они называют «досылами», «посылами», является ли это чем-то тяжким для лошади.

Вы знаете, я, честно говоря, не удивлен, что нашелся в XXI веке человек, который решился на такую экспертизу, решился ее провести, решился изготовить биоманекены, простые манекены, собрать экспертов, судмедэкспертов, ученых, иппологов, ветеринаров и провести это исследование, что же такое вот эти вот хлопки хлыстом по лошади, чем они являются для лошади и вообще, чем они являются. Удивительно, что никому в голову не приходило сделать это раньше. Ведь когда человек на что-то воздействует, он обязан выяснить и степень своего воздействия, и последствия своего воздействия.

Это были долгие и сложные экспертизы. Здесь представлена только часть их, потому что часть экспертиз проводило бюро баллистических исследований министерства обороны. У них есть специальные локаторы, которые позволяют точно отфискировать силу ударов, у них есть специальная литература, которая компьютерно диагностирует любой хлопок, любой удар. Вообще, конечно, основной их профиль, они не занимаются там хлыстами, лошадьми и Невзоровым, они занимаются баллистикой, бронежилетами и бронекасками для спецназа, и поэтому они все точно до микрона, до миллиметров в ударах. Но поскольку их выводы полностью совпали с выводами судебно-медицинской экспертизы, официальной организации, то мы в статье приводим выводу судебно-медицинской экспертизы, которая проводилась почти в течение года.

Эти эксперименты, эти опыты ставились на разных материалах, на тех, которые приняты, прежде всего, в судебно-медицинской экспертизе.

Более того, были подняты по всей стране уголовные дела, старые, из архивов, где людям были причинены те или иные телесные повреждения и где мы вообще можем исследовать и точно выяснить степень воздействия ударов хлыстов на любую органику, на живую плоть. Так вот, судебно-медицинская экспертиза пришла к выводам, что простой, стандартный… Как добивались стандартности? Как добивались, скажем так, сходственности силы удара с теми, что приняты в конном спорте? Высчитывалась по фотографиям, по видео амплитуда. Был взят один, другой, третий стандартные бывшие в употреблении спортивные хлысты. За деньги нанимались спортсмены, которые сами наносили такие удары. Они наносили их, естественно, по препаратам либо по специальным баллистическим массам, которые хорошо фиксируют удар. И в результате было выяснено, что удельная энергия удара около 20-25 Дж на кв. см., это примерно 19 кг на кв.см. Мешок цемента весит 20, чтобы вы просто себе представляли, чтобы это такое.

Что бывает следствием. «Зарегистрированные в экспериментах механические ударные воздействия разной интенсивности могут приводить к различным повреждениям биологических тканей тела животного». Рассказывается о том, каких именно. Это и микроразрывы, это и размозжения подкожной клетчатки, это и серьезные травмы мышечных тканей, это и более тяжелые травмы в том случае, когда удар не разовый, а двухкратный.

Если мы сейчас пролистнем, мы увидим эти материалы экспертизы.

Мы увидим, например, в материале под названием баллистин, какой глубины рубит удар, обычный стандартный удар хлыстом.

На данный момент, то, что любое применение хлыста в конном спорте является не просто истязанием, а тяжелым травматическим истязанием, благодаря этой экспертизе и еще ряду экспертиз, является уже научно доказанным фактом. То есть это все мы имеем в чистом виде.

Это гематомы, это вскрытия лошадей. Это вскрытия лошадей, получивших ту или иную силу удара обычным спортивным хлыстом. Сверху скаковая лошадь, внизу выездковая лошадь. Вот мы видим степень и глубину гематом от стандартного, обычного удара.

Более того. Поскольку мы знаем, что единственный существует аргумент у тех, кто использует этот метод, использует этот метод, что вот «Я себе дала по ножке, и на самом деле не так уж это и больно, и вообще полная фигня». Вот мы не поленились и раскопали уголовные дела, там, где фигурировали спортивные хлысты, и нам удалось найти с очень хорошим фотоматериалом, с цветным фотоматериалом, уголовное дело, где женщина была забита спортивным хлыстом до смерти. Естественно, была проведена судебно-медицинская экспертиза, и там зафиксированы удары по, в частности, ее ногам. Те, кому такое зрелище нестерпимо, вы тогда либо опустите, братцы, глаза, либо отвернитесь, потому что фотография тяжелая.

Здесь видно, когда удар хлыстом реален, мы видим небольшую гематому длиной примерно 22-23 сантиметра. Но при вскрытии мы видим, что происходит под этим незначительным следом на ноге. Это тот реальный удар, а не показушный декоративный удар, который наносят себе, чтобы показать, что вот «смотрите, как это не больно».

Далее идет прелестная статья нашего украинского автора о прокате. Ее надо читать. Она литературна, она лирична, она интересна. Ее надо читать, ее невозможно пересказать.

Далее – блистательная, как всегда, статья лучшего нашего автора, Лизы Килиной, о мексиканском родео. Тоже надо читать, бессмысленно пересказывать.

Ну, и естественно, Плювинель. Я каждого из присутствующих подозреваю в недостатке внимания к этой части журнала, потому что думаю, что вот это вы читаете как аз халтурнее всего или не читаете вовсе, откладывая это либо до лучших времен, либо до того времени, как вы поумнеете, либо до того времени, как это станет вам важно.

Братцы, это свинство. Это свинство в чистом виде, потому что для того и существуют великие ошибки, чтобы мы могли на них учиться. Не имеет смысла анализировать бред или дегенератство какого-нибудь Симонии или какой-нибудь Ван Грюнсвен. Имеет смысл рассматривать ошибки великих людей, суперталантливых людей, людей, которые стремились, которые тащили себя сквозь чудовищность своего времени, тем не менее, к правде и к честности во взаимоотношениях с лошадью.

Такой человек был, и он абсолютный гений Школы. Это Антуан де Плювинель. И Плювинеля надо читать. Другое дело, что читать его, конечно, надо с комментариями, читать, понимая особенности времени.

В частности, здесь, в этом переводе Плювинеля, рассказывается о тех приемах, о которых он очень вкратце рассказывает юному королю. И у Плювинеля, да, мелькают крайне неприятные фразы. Мелькают фразы, когда он явно, скажем так, показывает безразличие к тому, что его ученик может стегнуть или ударить лошадь. Но для этого и существуют комментарии. Когда мы оцениваем Плювинеля, мы абсолютно точно обязаны понимать, с каким временем мы имеем дело. Это XVII век. Это время, когда все бьют всех. Когда бьют почтальонов, золотильщиков, кружевниц, когда бьют слуг, когда бьют друг друга, когда тягают друг друга за волосы, бьют ножнами шпаг, древками алебард, бьют друг друга в пах коленками, под зад ногой. Когда без этого резкого тактильного контакта не обходится практически ни одна беседа. Вы что думаете, не били короля Людовика XIII?! Били! Жутко били. И мадам де Монгла, которая была его камеристкой, исполняла обязанности экзекуцирования юного короля. Причем происходило это даже тогда, когда Людовик уже официально вступил в свою королевскую должность и был, то, что называется по-русски, помазан на царство, когда он уже был официальным французским королем. Тем не менее, наказания продолжались, правда, делал то уже камердинер, а не мадам де Монгла, но, тем не менее, это продолжалось по настоянию его матери. И когда он как-то увидел мать, присевшую перед ним в глубочайшем реверансе, он сказал: «Поменьше раболепия, но и поменьше розог, мадам!..» То есть все били всех, и отношению к битью было несколько в принципе иным.

Надо понимать этот век, надо понимать, что люди были принципиально чуть-чуть другими. Ну, во-первых, все воняли, как свиньи или как трупы. Первый раз юного короля Людовика (благодаря запискам его лекаря, мы все можем проследить и замечательно отсмотреть весь его жизненный путь), первый раз его искупали, по-моему, когда ему исполнилось пять или четыре года. Пять лет. Первый раз ему привили какие-то примерные представления о гигиене, когда ему было, по-моему, лет девять.

Вообще, это было время, когда ровно половина детей, ровно половина, просто в аккурат, по всем статистикам, не доживали до двадцатилетнего возраста. Причины самые разные: дикий аскаридоз, застойная гнилостная вода, чудовищные дизентерии, плевриты, хотя никто еще не курил: указ о распространении табака подписан был Ришелье в 1617 году или 1619, не помню. И тем не менее, смертность была чудовищная. Умирал каждый второй ребенок. Не доживал, вернее, до двадцати лет.

Не забывайте, что это было время совершенно другой физиологии, ведь еще в 1670 году сохранился счет: заплатили за то, что красной краской крестиками в Лувре помечали места, где нельзя справлять большую нужду! Где нельзя, возле каких статуй нельзя. Современники пишут, что и Лувр, и вокруг Лувра был покрыт тысячами куч. Естественно, принципиально другое время, принципиально другие люди, и очень важно это понимать. Когда читаешь, скажем так, магистральный, важнейший труд Школы, необходимо знать это время, чтобы немедленно все на него пересчитывать.

Но мы, когда делаем этот перевод Плювинеля, помимо перевода, мы, естественно, делаем и все экспертизы, и литературоведческие, и медицинские. Возможно, основная ценность этого перевода Плювинеля заключается именно в этом. В частности, например, собрав всю информацию о короле Людовике XIII, который, кстати говоря, имел прозвище Заика. Он не был Людовиком Справедливым. Людовиком Справедливым он был в различных возвышенных петициях, реляциях, а на самом деле, у него было прозвище Людовик Заика.

Он был дико анемичен, он очень любил перчить дыню, например.

Вообще, я думаю, что ни один из вас в XVII веке во Франции не смог бы съесть ничего. Просто ничего. Потому что то самое прекрасное французское вино обязательно разбавлялось настойкой щавеля или ревеня. Специями бредили все, сходили с ума на тему любых специй. На так называемое маленькое бланманже, это четыре цыпленка, маленьких совсем цыпленка, шло 30 грамм мускатного ореха. Представляете себе, что это такое, да? Рыбу тушили в меду и ели только сладкую.

До какой степени все было иным, нежели сейчас, до какой степени вместе с этими избиениями, вместе с этими побоями. Достаточно вспомнить ситуацию того времени, хорошо характеризующую то время, что, например, сумасшествие, шизофрения не являлась чем-то дисквалифицирующим ни для мужчины, ни для женщины. Даже чтобы не ходить далеко, возьмем для примера такую видную особу как Ришелье. У него была племянница, Николь дю Плесси, которая вообще была абсолютно нормальной женщиной, но ей казалось, что у нее дико мерзнут запястья, поэтому она все время капала себе туда сургучом либо расплавленной смолой. И она предполагала, что у нее стеклянный зад, поэтому на любые предложения сесть она отвечала диким визгом и криками ужаса искренне. Во всем остальном она была нормально. Держали ее в основном под ключом, но она вышла в замуж, родила, блистала в свете. Сумасшествие считалось карой божьей, игрой злых демонов, провиденья, то есть абсолютно другая психология, абсолютно другое мировоззрение, о чем я сейчас и говорю, что Плювинеля нужно рассматривать в контексте его времени.

<

А дальше очень интересная штука. Я не знаю, интересно вам это будет или нет, дело в том, что это опять-таки XVII век. Здесь я раскрываю самым простым, конечно, самым примитивным образом так называемые шифры титульных листов. Ведь в XVII веке, как вы сами понимаете, и у граверов, и у Мастеров Школы времени было очень много. Гораздо больше, чем у нас с вами сейчас. И естественно, что книга как передатчик, разносчик информации всегда использовалась и для передачи различного рода кодов и шифров, для того чтобы тот, кто взглянул на титульный лист этой книги, сразу бы понял, с кем и с чем они имеет дело.

Не забывайте, что XVI, XVII, XVIII век – это века уже организованного идеологического сопротивления христианству, это века тайного расцвета каббалы, тайного расцвета первого оккультизма, тайного расцвета розенкрейцерства. Церковь, тем не менее, все равно считалась главенствующей, от нее приходилось прятаться. И Мастера школ, в том числе, обменивались разного рода занятной закодированной информацией даже на титульных листах своих фолиантов. Обменивались не только Мастера школ, вообще очень трудно найти книгу с гравюрами XVIII или XVII века, в которой не было что-нибудь зашифровано. Шифры в основном простые, ими легко овладеть, по крайней мере, простыми, примитивными, такими как ключ Гербиролиуса, которые рассказывают самую поверхностную сторону гравюры, которая как бы декларирует реальные мировоззренческие устои автора в большей степени, чем какие-то секретности.

Вот здесь, на титульном листе Плювинеля, естественно, есть и каббалистические, и мистические шифровки. Но в журнале я показываю только, как надо рассматривать старые гравюры по простому ключу. Здесь мы не обратим на это внимания, но если мы протянем так называемую девичью линию, которая ведется (это простой ключ Гербиролиуса) от это внешнего нижнего угла книги к верхнему внутреннему, мы увидим, что перед нами два постамента: один светлый, другой темный. То, на что мы никогда не обратили бы внимания здесь. Дальше поднимаясь по этой девичьей линии от светлого, мы пройдем через Афину, которая имеет одно из имен Гиппия, покровительница лошадей.

Мы увидим очень смешно замаскированные в ее книге рисунки мундштуков и пелямов, забавный набор знаков поздней кабалистики. Мы пройдем через ее бронзовый шлем с перьями, символ славы. И пройдем через слово «наука».

Затем мы выйдем наверх на явно сочиненный герб, не имеющий аналогов в геральдике, и легко его расшифруем, увидев зарождающееся пламя, знак начал процесса. Увидим приготовившегося к битве льва. Увидим непреклонность и бескомпромиссность, зашифрованную в известном гербе тамплиеров.

Если мы пойдем по так называемой старушачьей линии расшифровки гравюры по Гербиролиусу, мы пойдем с темного пьедестала восходить наверх, через дядьку, который дерет рот лошади. Над ним написано, ребята, слово «позор». А над ним герб. Если вы знаете, то кратное повторение символов в гербе обозначает окончание процесса. Вот тут опущенные факелы и всадники, то есть этот процесс приговорен.

Если мы посмотрим по средней линии… Я, к сожалению, не так блестяще разбираюсь в гравюрах и не все помню. По крайней мере, не так хорошо разбираюсь в ключе Гербиролиуса и забыл, как называется средняя линия. Вот Стасия, зам главного редактора, меня долго пытала, но так я и не вспомнил в результате. Но если мы посмотрим среднюю линию, мы увидим брошенную без тренчика шпору, мы увидим оборванный люнетт (это очки лошадиные). Мы поднимемся через веревочный безжелезный недоуздок… Ребята, я ничего не сочиняю. Это гравюра XVII века. …И уткнемся в лошадиный череп, посреди лба увенчанный символом мудрости, тамплиерским крестом.

Фантастика? Это всё даже не надо никак комментировать. То есть я хочу, чтобы вы понимали, что люди, которые писали эти книги, гравировали эти гравюры, были людьми очень много понимающими, но находящимися в плену и в рабстве у времени и у дикости своего времени.

Если мы, к примеру, бегло посмотрим титульный лист другого отца Школы, господина Гериньера, погасим для себя всё, что не имеет отношения к ключу Гербиролиуса, опять-таки посмотрим линию девичью и старушачью линию, то мы увидим на первом плане на девичьей линии детишку, который одел на другого детишку железо, уздечку и лупит этого ребенка палкой, хлыстом. А рядом сидит мальчик, который тщательно это записывает.

Мы пройдем через середину гравюры. Середина гравюры в этом случае должна быть чуть-чуть смещена, потому что здесь по-другому должны двигаться линии. Мы увидим, что середина гравюры перекрыта. Мы не видим. Это один из приемов, скажем так, стеганографии и каббалистической тайнописи, когда середина гравюры для нас с вами закрыта. Но мы поднимемся наверх, и мы увидим высоко, в темнице запертую, очертания лошади. Здесь плоховато видно, потому что не самое лучшее разрешение, в журнале там хорошая печать.

Это все очень легко увидеть, я думаю, что здесь комментарии тоже абсолютно не нужны и тоже всё понятно. Другое дело, что не делайте сами, пожалуйста, попыток, даже если вы где-то в Интернете или в старых книгах найдете ключи, очень часто это заканчивается ничем, потому что человек обречен иметь дело с современными гравюрами, либо с ксероксами, либо с такими фототипическими копиями XIX-XVIII века. К сожалению, смотреть надо только реально старую гравюру, потому что граверы резали свои медные листы так, чтобы часть линий сделать впуклыми совсем, а часть линий сделать выпуклыми. Это давало на бумаге эффект практически оттиска, и существует несколько способов расстановки свечей. В частности, вокруг этой гравюры с втыканием иголочки, когда ты просто видишь вот этот рельеф, гравюрный рельеф на старых гравюрах. Современные гравюры, современные перепечатки гравюр тоже можно, конечно, но только самым поверхностным образом разбирать.

И вот я, кстати, хотел сказать, что я тут наговорил таких ужасов про XVII век, реальных ужасов наговорил, и тут что-то меня в голову ударило, что, конечно, все так ужасно, сплошной аскаридоз, гнилая вода, дурацкие шутки (А шутки действительно были абсолютно идиотскими в то время. Нам бы в голову не пришло так шутить. И я думаю, никто из вас не выдержал бы таких шуток). Но я вспомнил, например, что Плювинель умер в возрасте шестидесяти пяти лет. Гаспар де Сонье – в возрасте восьмидесяти трех лет. Филлис, ну это позже, он дожил до восьмидесяти девяти лет. Соломон де ла Бруэ умер в восемьдесят три года. Пьер-Мари Абзак и второй его братец, два вот эти скандалиста, но Школьные Учителя. Один умер в восемьдесят четыре года, один – в восемьдесят два года. Это я говорю только о той категории лиц, которую хорошо знаю, о Школьных Мастерах. Я не говорю за всю Францию, не говорю за всю эпоху. Я говорю только конкретно. А, Ньюкасл, герцог Кавендиш, умер в восемьдесят один год. То есть мы видим, несмотря на дикий аскаридоз и антисанитарию, солидную, весьма солидную продолжительность жизни. Причем солидную продолжительность жизни в профессии, которая, в общем-то, достаточно травмоопасна и травмогенна. Я имею в виду людей, которые реально много работают с лошадьми. Ну это так, к слову.

Что там у нас еще? Всё, да? Чудесно.
Так, теперь давайте тогда, братцы, вопросы.

Вопрос из зала:

—  Скажите, пожалуйста, как Вы относитесь к использованию животных, в частности, лошадей в цирке?

Александр Глебович:

— Вы знаете, об этом очень много говорилось. Цирк ничем не лучше спорта, и методика воспитания лошадей в цирке чудовищная, абсолютно безжалостная. Существуют много-много-много приемчиков. Я думаю, что вас бы шокировало перечисление самых простых и самых невинных из них. Но просто на эту тему столько уже говорилось, что я считаю себя в праве уже, извините, устать от перечисления цирковых мерзостей.
В одном из ближайших журналов мы обязательно суммируем все цирковые мерзости по отношению к лошади и обязательно это покажем.

Сейчас вот меня кто-то спросил, да, я очень интересную пережил, беседу по телефону с серьезным, выдающимся анатомом по поводу… Очень часто говорят: «Ребята, вы очеловечиваете лошадь, и нужно ли это делать и можно ли это делать?»

Я могу сказать, что лошадь не надо очеловечивать, потому что никакой принципиальной биологической и физиологической разницы, принципиальной научной, скажем так, биологической и физиологической разницы не существует. И это не сейчасное открытие.

Даже в XVIII веке лошадиную анатомию предлагали изучать вот так. И надо сказать, что это очень разумное было предложение, потому что лошадь со своей анатомией, которая кажется каким-то невероятным, нелепым далеким космосом, превращается в нечто абсолютно понятное. И когда мы видим, что абсолютно такая же физиология, абсолютно такая же биология, чуть другая биомеханика, чуть все немножко изменено, смещено, перемещено, но это все непринципиально. Ну что, ну вот у нас форамины, из которых выходит тригеминальный нерв, запрятанный под ту же самую лошадиную круговую мышцу губ, ту же самую, которая есть у лошади. И точно так же у нас расположен носогубный подниматель. Посмотрите просто анатомические картинки. Но форамины у нас здесь, из которых выходит тригеминальный нерв, а у лошади они вот как бы здесь, но на самом деле это просто у нее гораздо ниже рот. И мы увидим очень-очень много общего и в строении, и в физиологии, и в биологии. При этом мы все знаем, до какой степени лошади эмоциональны. Мы знаем, что способ передачи эмоций у них существует. Было бы крайне ненаучно предполагать, что у них отсутствует сходственность, та которая диктуется той общей общностью со всеми млекопитающими , биологической и физиологической и происхожденческой, скажем так, общностью. Поэтому когда у меня спрашивают, надо очеловечивать лошадь или не надо, я говорю, во-первых, надо, потому что это помогает учить анатомию. Это очень полезно, когда, действительно, лошадь из страшного абстрактного существа превращается для вас в нечто чрезвычайно для вас понятное по своему собственному опыту…. Вот Сумбаев даже заплакал от умиления. Да.

…Прелестная картинка, да? Это вот как раз Le nouveau parfait marechal, те самые французские книжки, которые издавались для коновалов, коннозаводчиков и выдержали, по-моему, пятнадцать или двадцать изданий только во Франции, а в России мы уже знакомились со скромными и адаптированными, но очень любопытными переводами, которые тоже начали публиковаться, по-моему, с 1774 года.

Вопрос из зала:

— На рисунке изображена женщина?
(смех в зале)

Александр Глебович:
—  Так, понятно. Да, вот здесь вот прошу обратить ваше внимание, что, в общем, теоретически изображена дама. Я понимаю, зачем это понадобилось живописцу – для того, чтобы иметь повод выпустить волосы человеческие, чтобы было больше сходство с гривой. Но изображена дама. А картинка действительно блестящая. Очень наивная, но очень наглядная.

Вопрос из зала:

— Скажите, пожалуйста, существует возможность, что это миф, что цыгане и лошади имеют какое-то особое взаимопонимание.

Александр Глебович:

— Ничего подобного. Цыгане и лошади не имеют вообще никакого взаимопонимания. Более тупых придурков в отношении лошади, больших варваров и дегенератов я никогда в жизни не видел. Это в чистом виде литература. Это в чистом виде такой же предрассудок, как Красная Шапочка. Серьезно говорю. Вот какой детали туалета не могло и не было никогда у Красной Шапочки? Скажите мне. ГГ, это не то, о чем ты подумал. Какой детали туалета не было и никогда не могло быть у Красной Шапочки? Какой? Ну? Шапочки не могло быть! Потому что книжка называется ”La petite chaperone rouge”, то есть «Маленький красный капюшончик»! Это плащ с капюшоном, там не было никакой шапочки! Это дикость абсолютная. Это типичная одежда позднего средневековья, и типичная, скажем так, ошибка. И вот лошади и цыгане – это то же самое, что Красная Шапочка, например.

Вопрос из зала:

— Скажите, а когда мы сможем увидеть Ваш фильм «Лошадь распятая и воскресшая»?

Александр Глебович:

— Вы знаете, уже ко мне применили силовой метод. (смех в зале) И пятнадцатого из Первого канала, из ОРТ, приезжает руководство канала инспектировать мой монтаж. В связи с этим, монтаж начался. (смех в зале) Так что я думаю, что весной.

Нет, ну братцы, очень трудно работать с большим количеством лошадей, писать журнал, исполнять еще ряд всяких гнусных обязанностей и не очень гнусных. У меня был немножко подзаброшен фильм. И слава богу, кстати, что подзаброшен, потому что многое удалось осмыслить, и то, что получается сейчас, я думаю, будет гораздо более интересным и сильным, чем «Лошадиная Энциклопедия».

Вопрос из зала:

— Как обстоят дела с конезаводством в России?

Александр Глебович:

— А все стоят в дерьме. Просто. Вот поймите, для того чтобы говорить о существовании породы, необходимо иметь определенную популяцию этой породы, необходимо иметь определенное количество лошадей этой породы. Притом что 99% лошадей этой породы никому не нужные, и даже в самом паршивом спорте не может быть и не будет востребовано. Но их рожают, для того чтобы не исчезла порода и не уменьшилась популяция. Именно во имя этого сохранения существования породы тысячами лошади стоят голодные, ободранные, в дерьме, никому не нужные, просто сгнивающие заживо в конезаводах, которые при этом шумно жалуются на свою бедность и шумно кричат о том, что они делают великое дело поддержания отечественных пород. Хотя, я вам скажу по секрету, любая порода, абсолютно любая из так называемых пород, с легкостью воссоздается за 20-25 лет. Ингредиенты известные. Это как у бармена: есть водка, апельсиновый сок, томатный сок и еще какие-нибудь ароматизаторы. Можно сделать любой коктейль и назвать как угодно. Вот основные ингредиенты любых полукровных, так называемых, пород, будь то орловская, орлово-ростопчинская, тракененская, ганноверская – всё это воссоздается очень просто, потому что все компоненты хорошо известны: чистокровная, арабская и к ней приливается еще какая-нибудь местная.

Вопрос из зала:

— Александр Глебович, во втором номере журнала Вы писали о гнусности чистокровной английской породы. В чем это выражается?

Александр Глебович:

— О чем я писал?

— О гнусности английской крови в лошадях. И писали, что не берут в основном скакавших лошадей для Школьной работы. С чем это связано?

— Ну, вы знаете, у меня есть лошадь. Она потомок… Ташунко – это ее Школьное имя, на самом деле у нее было гнусное имя, называлась она Рифма. Здесь очень легко понять, что она от Разлива и Фибры. Разлив – это у нас основная чистокровная линия и Лозовского, и Буденовского, и Первоконновского конных заводов. Фибра это у нас, соответственно, получается Фарт, который тоже в чистом виде чистокровка. Хотя она называется там формально по документам буденовка. Но я своими глазами видел негра такого, реального, настоящего негра, у которого в паспорте было написано «русский», поэтому я ничему не удивляюсь. И понятно, что когда на конных заводах делают план, то под свою породу пишут любых лошадей.

Действительно, у чистокровок огромные проблемы, закрепленные селекционно. Действительно, чтобы лошадь смогла бы в какую-то минуту действовать разрушительно для себя самой, а те скорости и те дистанции, которые предлагаются для преодоления чистокровкам, абсолютно разрушительны для лошади. Поэтому 96% всех скаковых лошадей страдают легочными кровотечениями либо в скрытой, либо в явной форме. При этому 40% скаковых лошадей после года-полутора лет скачки просто идет на бойни. Это те, которые не умирают от переломов и не режутся на поле. И для того чтобы лошадь могла продемонстрировать то нормативы резвостные, которые приняты в этом виде забав, необходимо, чтобы в какой-то момент у нее отключалась вся система, психологическая система предохранителей. Необходима повышенная истеричность, но эта истеричность плохо проявляется в быту. Она может и не проявляться. Она проявляется, эта истеричность нарастает синхронно с любым сверхсильным движением. Вот это сверхсильное движение будит в лошадях такого типа желание истериковать дальше и действовать, разрушая саму себя, разрушая сухожильно-связочный аппарат, разрывая себе легкие, но зато выполнить или перевыполнить резвостной показатель. Конечно, это тщательно селекционировалось, как, например, в ахалтекинцах тщательно селекционировались такие туркмэнские, понимаэшь, прэдставлэнии о красоте. Вот там были лошади «от бархана до бархана». И культивировался, в общем, по сути дела, анатомический мутант. Но – отвечающий таким вот местечковым национальным туркменским представлениям о красоте. Да, действительно, по сути дела, выбирались и пускались в разведение те лошади, которые имели просто откровенные тяжелые анатомические недостатки в виде очень своеобразной обратно-вогнутой шеи, в виде изменения мышечной структуры груди и плечей, в виде чудовищно длинной спины и ослабленной, соответственно, поясницы и всего люмбо-сакрального узла. Вот это все, то, что по сути дела, является колоссальным пороком, культивировалось и докультивировалось.

И такая же история, отвечая на ваш вопрос, произошла с чистокровкой. Только у нее там орудовали больше в голове, чем в ее формах. Хотя тоже, если вы посмотрите на очень плоские, очень прямые шеи чистокровок. Это делалось для того, чтобы в момент скачки вытянувшая голову лошадь могла как можно эффективнее брать в себя воздух. Ведь, как вы знаете, именно попадающий воздух в легкие, мало того что он там вызывает акустический удар, который приводит ко всем этим кровоизлияниям – это одна из версий, не настаиваю, существуют другие версии легочных кровотечений у чистокровок. Но страшно одержимые этим желанием захватить как можно воздуха селекционеры, они же вырезали чистокровкам ноздри, полностью, для того чтобы расширить воздухозаборные, с их точки зрения, отверстия. И конечно, отчасти она была искажена под эту скаковую, скачечную природу.

Но при всем при том, несмотря на то, что это изуродованная человеком лошадь, – изуродована человеком и анатомия, и биомеханика, и естественная лошадиная психика – тем не менее, это потрясающие лошади. Я, который всех предостерегаю от чистокровок, как вы знаете, имею…. Вот вы знаете, трудно сказать! Вот я говорю про Каоги: Каоги у меня, с гордостью говорю, русский верховой. А фиг он русский верховой! У него папа – чистокровка. У него папа – в чистом виде чистокровка, Арарат. А мама – Стадия, русская верховая. Вот кто он по крови? Русская верховая или чистокровка? Поди разбери.

Конечно, вот за счет своей психопатичности и психопатичности, которая возникает под воздействием усилий, очень сложные лошади. И специально сделанные такими.

То есть это, знаете, в концлагерях запирались в камерах врачи-убийцы, которые ставили опыты, и что-то там выводили, пытались, по крайней мере, выводить.

— Наверное, самые податливые на любовь, вот именно к ним которая проявляется, оказываются после всего этого?

— Да вы знаете, вообще, у нас с лошадьми представления о любви сильно разнятся. Вот когда мы говорим очеловечивать, не очеловечивать, я говорю: очеловечивайте, потому что все очень похоже у лошади и у человека. Но похожи только в экзистенциальном смысле этого слова, в глубинном, в первобытном. Мы с вами, и вы, и я, почти на 80% состоим из всякой наносной, привлеченной, искусственной, из так называемой культуры. У нас, от нашего приматского происхождения, от нашей приматской сути, от нашей зоологической сути осталось очень мало. И представлению о любви у нас и у лошади немножко разные. И лошадь очень долго, и очень не верит, скажем так, тому, что в ее жизни произошло что-то кардинальное. И она так долго не верит, она так долго сомневается, потому что они абсолютно адекватны, они абсолютно все воспринимают великолепно и великолепно анализируют и знаю и видят судьбы других лошадей. И момент любви, который, вероятно, вполне возможен, очень, очень нескоро, и у лошади он выглядит совсем иначе, чем у приматов, скажем так. То есть у нас с вами.

Вопрос из зала (детский голос):

—  Извините, пожалуйста, а предпринимаются какие-нибудь меры в жестоком обращении с лошадьми? Ну, в Школе, или вообще?

Александр Глебович:

— Ну, вы знаете… Какая.. какая серьезная. ….Да вы знаете, Школа, она имеет свои огромные недостатки. Для нас не существует такого… Так. Это что у нас такое?

Мужчина в зале:

— Я говорю, Вы к людям пришли, а не к свиньям!

— Вы знаете, сейчас я, по крайней мере, одну вижу точно.

(смех в зале, аплодисменты)

— Нет! 90% свиней!

— Больше не заметил. Итак. Поймите, мы ведь очень сложная, очень замкнутая организация, которая становится все более замкнутой, все более сложной. И для нас не существует внутренней проблемы вот этой жестокости, потому что мы ее не знаем. Мы живем вне ее.

(Мужчина снова вступает в разговор. Его уводит охранник.)

По-моему, он ничего плохого в виду не имел…

Поэтому ты знаешь, я думаю, что бороться и делать в этом смысле можно очень много, но лучше это делать, во-первых, своим примером, во-вторых, мы это делаем с помощью науки, с помощью всех экспериментов, с помощью тех безусловных доказательств, которые мы приносим миру о том, что на самом деле делают другие люди с лошадью.

Вопрос из зала:

— Как лошади относятся к холоду? Стоит ли приучать к нему лошадь?

Александр Глебович:

— Значит, существует в мире несколько живых существ, которые очень любят холод, безумно любят холод. Я знаю два вида. Это пингвины и Хильтруд Штрассер. Это немецкий блистательный ветеринарный врач, профессор, которая считает, что лошади должны гулять в любой мороз и вообще холод им не страшен. Но тем не менее, старая русская ветеринарная литература и советская ветеринарная литература, которая имеет огромные, колоссальные достоинства, как ни странно. Хотя ее принято сейчас называть совком, но ветеринарная литература советского времени, с моей точки зрения, бесценна. Чем? Тем, что в распоряжении советских ветеринаров, ветеринаров эпохи глубокого застоя, была практически абсолютная статистика. Если вам когда-нибудь попадутся в руки книжки «Отчет о состоянии лошадей русской армии», ветеринарные отчеты о состоянии лошадей. Они издавались, если я не ошибаюсь с 1882 года по 1906 включительно. Такие синенькие книжицы, которые выходили на следующий год и содержали в себе абсолютную статистику всего, что происходило по всем военным округам, по всем губерниям. И поскольку ее составляли очень прямые, очень незаинтересованные люди: фельдшера, ветеринары местные – они раскладывали эту картину с предельной чистотой: сколько лошадей умерло от колик, сколько из этих колик имеют своим происхождением так называемые «холодовые колики», к примеру, сколько лошадей получало травму глаз, при каких условиях, когда эти колики усиливались: в тем ли моменты, когда лошади находились, например, на квартирах. (Ну, на квартирах – это, грубо говоря, когда полк квартировал где-то и был момент стагнации – это происходило зимой. Затем весной, осенью, летом, это было время маневров, время либо кампаний, либо каких-то боевых действий, и лошади двигались.) Вот мы всегда можем понять, в какое время лошади страдали больше, в какое время лошади страдали меньше, и здесь эти данные будут безусловны. Вот мы, основываясь и на этих дореволюционных трудах и основываясь на трудах советских ветеринаров 36-37-х годов, которые тоже имели великолепную статистику, можем с уверенностью говорить, что да, безусловно, лошади холод чрезвычайно вреден. Более того, мы постоянно видим, что холод работает ламинитопровоцирующим фактором, что нетрудно понять, поскольку при нарушении кровообращения, которое приводит к ламиниту, холодовое воздействие на ноги еще больше затормаживает кровь, еще больше затормаживает лимфу, и риск возникновения ламинита, конечно, гораздо сильнее.

Поэтому когда вы меня спрашиваете… Как вас зовут? Вадим, когда вы меня спрашиваете, сколько она должна гулять, пожалуйста, уточните: сколько она должна гулять в Боливии, сколько она должна гулять в Арагоне, или сколько она должна гулять в России зимой. В России зимой… У меня после -15 лошади вообще находятся в конюшне только. Где-то от -10 до -15 примерно три-четыре часа прогулки. До -10 примерно восемь часов прогулки. Это все в теплых попонах. У меня на эту тему сдвиг по фазе абсолютный. Насчет попон я… Очень дружу со Штрассер, она каждый раз падает в обморок. Но я одевал попоны, одеваю. У меня на четырех лошадей 40 попон. И где-то вот от 3 до 5 градусов можно даже ночевать еще на улице. Но в том случае, если вы видите – существует же миллиард нюансов – если вы видите, например, такую легкую проблему как растяжение белой линии копыта. Растяжение белой линии копыта говорит о проблемах кровообращения и говорит о том, что в принципе не исключен ламинит, что лошадь ламинитогенна. Вот тогда сразу – вот где-то 0 - -2 – все, матушка, в конюшню, я понимаю, что не хочется, неприятно, ужасно, противоречит всем натуральным практикам… в конюшню, дорогуша. Потому что ламинит страшнее скуки, и когда мы говорим о свободе лошади, о гулянии лошадь, ведь мы же говорим только о желании или нежелании то, что называется «организовать досуг», организовать культурный досуг лошади и суметь ее развлечь. Потому что очень просто – вот взять так пятьдесят лошадей, большую леваду, «А идите вы на фиг». Пусть они там зарастают грязью, обрастают, наживают мокрецы, наживают естественные травмы от взаимодействия друг с другом и с заборами, потому что это все равно не свобода. На самом деле, это тоже чудовищное варварство и попытка ввернуть лошадь в такое первобытное состояние, которое, поверьте мне, никому не идет на пользу. Если взять нас с вами и засунуть в какую-нибудь грязную-грязную гнилую пещеру и обречь нас только на выкапывание съедобных корешков из земли или на дележ гнилой крысы, мы тоже вряд ли будет представлять симпатичное зрелище, я думаю, скорее отвратительное. И лошадь, которую насильно возвращают в это первобытное состояние, она тоже, уверяю вас, ничего не выигрывает.

Поэтому всегда нужно смотреть, во-первых, по климату, по здоровью. Конечно, гулять нужно как можно больше, это общее утверждение. Но все вокруг нужно нюансировать и смотреть. Потому что с тенденцией к ламиниту, например, может лошадь долго находиться на улице, если вы на улице способны обеспечить леваду, в которой не будет вообще снегового покрова, где лошадь будет стоять, полузакапываюсь ногой в опилки, которые все равно немножко другой температуры, чем снег. Не происходит такого испарения: копыто теплее – снег холоднее, понятно, да? Рацион гуляния – это почти такая же строго индивидуальная штука, как рацион кормления.

Вопрос из зала:

— Электропастух может травмировать лошадь?

Александр Глебович:

— Электропастух должен травмировать лошадь. Русскую лошадь обязательно должен травмировать, потому что не бывает русской лошади, которая не одела бы на себя электропастух, не обмотала бы себе ноги всем, из чего электропастух состоит, не травмировалась бы тяжело электричеством, потому что электропастух, как известно, оказывается в разных руках, и напряжение в сетях у нас тоже совершенно разное, как вы знаете, и трансформаторы там тоже стоят разные. В общем, лучше в эти штуки не играть.

Вопрос из зала:

— Как Вы считаете, существует ли порода лошадей, которая будет комфортно чувствовать себя в условиях нашей Ленинградской области?

Александр Глебович:

— Да существуют, практически все породы. И андалусийцы, поверьте мне, очень хорошо себя здесь чувствуют, и мургезе хорошо бы здесь себя чувствовали, итальянские морские лошади. Все, всё зависит от того, какой этой лошади выдан человек в использование. Потому что если есть возможность создать правильные условия, если есть возможность очень квалифицированного, очень точного, ювелирного ухода, то, конечно, даже очень сложные, очень хрупкие разновидности, помеси, такие как перувийский пасо, который вроде бы живет только в Перу, прекрасно бы себя здесь чувствовали.

— Ну, они должны быть рождены… Если теплокровные породы, такие как арабские или лузитано, допустим.

— Понимаете, вот я сейчас, глядя вам в глаза… Вас как зовут?

— Ирина.

— Ирин, я сейчас, глядя вам в глаза, скажу: «Ира! Конечно, настоящая кровная лошадь должна быть рождена на юге! Она должна была иметь пятнадцать гектаров пастбища и солнце девять месяцев в году! Только такая лошадь может быть нормальной!» А у самого-то – рожденные в Ленинградской области Каоги и Липисина! Ну, что я вам тут могу сказать? Это феноменальные лошади.

— Не будет ли трагедией для лошади, если ее из теплых стран привозят в Ленинградскую область? Не будет ли она болеть? Или лучше взять рожденного?..
Вот у меня сейчас проблема покупки лошади. Я не знаю, брать мне с юга, или лучше…

— Вы знаете, если бы вы сейчас, встав, будучи очаровательной женщиной в розовом плаще, спросили, за кого вам выйти замуж, вы бы меня меньше озадачили.
(смех в зале)
То есть я бы, наверное, смог ответить. В этом случае – нет.
Все, да, братцы? Последний.

Вопрос из зала:

— В плане биологии и физиологии человек и лошадь очень похожи, а в плане души, как вы скажете?

Александр Глебович:

— Вы знаете, это очень сложный, очень общий вопрос. Я подозреваю, что пройдет еще лет десять. Если я буду жив, то, наверное, я смогу на него ответить. Пока у меня не готов этот ответ.
Всё, братцы!