Стенограмма презентации №1[14]-2010 журнала "Nevzorov Haute Ecole" в книжном магазине "Буквоед" 04 мая 2010 года

Сюжет 5 канала 4 мая 2010 г.

Александр Глебович: Тут всегда такая задушевная обстановка, в Буквоеде… И посему, несмотря на то, что как бы затрадиционализировалась эта традиция этих встреч, все равно мы ее продолжаем и поддерживаем. И это всегда повод увидеть тех, кто относится к журналу с особым вниманием.

Этот номер журнала я особо не буду расписывать и представлять, поскольку он доступен. А в чем он может быть оригинален и странен – в том, что он выходит с таким большим опозданием, так несистематично Но это объясняется тем, что практически все – как сотрудники журнала, так и очень многие ученики и представители Школы – были очень плотно задействованы на съемках фильма: обеспечивали, администрировали, кастинговали, помогали, чем могли. Учитывая огромный объем производства, который у нас был, конечно, это всё было непросто, и все были мобилизованы. Ну и была мобилизована, в общем-то, главная боевая единица – говорю о себе честно, таким образом – я, потому что когда есть кино, очень сложно заниматься журналом. Теперь журнал будет выходить с той же периодичностью, что и до этого.

Итак. Что в нем, с моей точки зрения, наиболее примечательно? Наиболее примечательна в нем, во-первых, очень злая, очень серьезная и жесткая статья под названием «Приговор: рысак». Все иллюзии, которые, возможно, могли оставаться по поводу рысачьих бегов и вообще использования лошади в этой отрасли развлечений, эта статья добивает и с грохотом вколачивает гвозди во все иллюзии, которые могли быть по этому поводу. Она обильно снабжена очень жесткими, действительно талантливыми фотографиями Наташи Быковой и других наших фотографов. Набор фотографий ужасающий, но очень честный и очень точный.

Я понимаю, что это выглядит такой маниакальщиной, когда из номера в номер появляются все новые и новые фотографии безостановочных, перманентных, постоянных, официализированных издевательств над лошадью. Но хочу вам заметить, что, прежде всего, журнал – это некий свод иппологических знаний, и вне зависимости от реакции читателя, вне зависимости от реакции публики все равно мы должны суммировать всю ту пусть и тяжелую, пусть и кошмарную информацию, которая имеется по данному вопросу, прекрасно понимая, что у этого журнала в будущем все равно судьба энциклопедии, которую можно будет открыть и выяснить все, что возможно выяснить, в частности, по рысакам или по любым другим вопросам. Он оправдывает здесь свое название, что он иппологический, академический, профессиональный журнал. И мы не гоняемся за читательским интересом, мы не гоняемся за спросом. Мы не публикуем материалов, которые обычно публикуют журналы такого направления: розовые, сюсюкающие материалы, т.н. отзывы знаменитостей – это всё абсолютно не наше дело, и я думаю, что мы никогда до этого не опустимся. Я не случайно материал о рысаках поставил на первое место. Он действительно самый жесткий и самый профессиональный, академически серьезный, имеющий наибольший научный вес.

Плюс там очень хороший текст, емкий и аналитически точный. Наконец-то, вероятно, пришла пора, когда всякого рода эмоции и праведный гнев по поводу того, что происходит, уступили той серьезной холодной рассудительности, с которой и должно писать подобного рода статьи и материалы.

Еще один материал, который, безусловно, нужно выделить – это материал А. Некрасовой «Осторожно: масти». Девочка вообще сама по себе удивительная, и она даже не заметила, что она сделала. Она даже не заметила, что вообще, будучи очень робкой и тихой русской красавицей, она взяла и нанесла, может быть, не очень болезненный, но очень храбрый туширующий удар в традиционные представления о генетике, о генетическом добре и генетическом зле. Она взяла и объяснила в целой статье достаточно популярно, но вместе с тем очень академично, что совсем не все, что нашему глазу кажется симпатичным, радующим или эффектным, безопасно и безвредно, совсем не все так хорошо, как нам кажется.

Большущий-большущий материал о съемках фильма, который включает в себя множество фотографий со съемочной площадки и интервью с теми мастерами и профессионалами, которые работали вместе с нами. Это отдельная история. Его надо читать, его невозможно рекламировать, поскольку он огромен и тоже предельно серьезен.

Есть ряд и других не менее важных материалов, причем я действительно с удовольствием, посмотрев этот журнал, отмечаю, что он стал строго академичен и та эмоциональность, та страсть крушить и сражаться, которая была на первых порах, сменилась на спокойный и очень деловой разговор, который, наверное, и есть основа всякого академизма. Естественно, он не может быть ширпотребным журналом, что его тоже, вероятно, выделяет из числа всей литературы, которая публикуется по данному вопросу, и из всей периодики, которая выходит в России или за границей. Он не может быть ширпотребным, потому что он совершенно не ориентирован на удовлетворение удовольствия публики, на тот дилетантирующий слой, который покупает журналы ради интервью с какими-нибудь там известными розовопопыми артистками, которые два раза прокатились и любят по этому поводу порассуждать, либо с какими-нибудь конезаводчиками, которые всерьез убеждены, что они заняты серьезным симпатичным делом – и при этом ни черта, естественно, не соображают в том, что они делают. То есть он уходит вообще от популярности, уходит в ту самую строгую академичность, которая мне здесь как, вероятно, идейному вдохновителю этого журнала (хотя я всего-навсего член редколлегии) симпатична.

Что касается моего материала, то это окончание того самого «Трактата о работе ”в руках”». Притом первая часть трактата посвящена невольному, просто автоматическому – не забывайте: я тоже запрограммирован уже на это – разоблачению всех заблуждений, которые есть по вопросу, например, лошадиных движений. Есть такой термин в конском мире как «движения». Этим термином пытаются охарактеризовать лошадиную грацию, совершенно не понимая, что то, что они принимают за эталон лошадиной грации, свидетельствует о тяжелейших поражениях ЦНС. Например, все утрированно завышенные движения как андалусийцев, так и просто спортивных лошадей в выездке – это всё свидетельства т.н. перонеальной походки, это степаж, это тяжелое заболевание ЦНС. Возможно, не всегда лошади, которые это демонстрируют, реально больны. Но, по крайней мере, их дрессируют способом подбивки, утяжеленными ногавками, цепочками на ногах и прочими способами, именно для того чтобы они имитировали эти предельно болезненные движения.

В этом же журнале – пусть не обижаются на меня ветеринары – сказаны достаточно жесткие слова о том, что лучшее, что может быть для лошади – это не допускать к ней ветеринара никогда и ни под каким видом. Почему я это говорю с такой уверенностью? Потому что я вспоминаю свой собственный фильм «Лошадь распятая и воскресшая». И вы знаете, сейчас к очень многим вещам отношусь совершенно по-другому. Я вспоминаю этот лес рук ветеринаров, радостный рык ветеринаров, которые все подняли руки и все стали свидетельствовать, какие сволочи спортсмены, какие зверства и как это все безобразно с железом, и как это все омерзительно. А потом я задумался: я как-то так восхищенно к этому отнесся на тот момент, но в этом было нехорошее опьянение. Черт возьми, а где они все были до того, как к ним пришел в зал Саша Невзоров? Где были их руки и где их руки сейчас? Почему они снова притихли, почему они снова расползлись по своим конюшням, клубам и покорно продолжают обслуживать тех, кого они обслуживали? Да, они на тот момент, на ветеринарном конгрессе Штрассер, воодушевились, вздернули руки – замечательно. Где они сейчас? Но говорить, что это плохие люди, неправильно. Там есть очень много хороших, предельно симпатичных, добрых, душевных людей, готовых на очень многое ради лошадей. Но способны ли они на что-нибудь ради лошадей? Совершенно нет. Потому что если мы говорим, что ветеринария – отрасль медицины, то мы вынуждены признать, что это низший уровень медицины. И что ветеринар – это не специализация, это уровень.

И здесь дело совсем не в человеческих качествах. Дело в том, что те базовые познания в физиологии и анатомии, которые дают в ветеринарных академиях – то, что раньше называлось скотолечебным училищем – не позволяют им преодолеть всю ту жестокую ахинею, которая автоматически в них инсталлируется, как только ветеринар приходит в конюшенный мир. Естественно, конюшенный мир заражает его теми предрассудками, теми чудовищными глупостями, в которых живет сам, а недостаток образования ветеринара – анатомического, физиологического да и любого, нейрологического в том числе – делает его очень покорной мягкой игрушкой, обслуживающий все эти глупейшие, нелепые и примитивные забавы.

Сразу объясню, почему здесь появилась эта фотография. Её знает вся Школа. Она, несмотря на некоторую неэстетичность, тем не менее, объясняет мои успехи в работе с лошадью. Когда-то наша няня Соня Дустова делала капитальную уборку в лаборатории в конюшне, где собраны всякие за пять или семь лет предметы обихода, и собрала по всем углам истертые в манеже перчатки. Это перчатки, которые пали жертвой манежной работы и были обтерты о песок, о кордео, о лошадей, о стенки – обо все что угодно. И на этой фотографии, которую так красиво скадрировал Дима Райкин, видна, наверное, их треть: на самом деле их гораздо больше. И при взгляде на эту фотографию становится понятно, что никаких чудес нет и, в том числе, я не делал никаких чудес. Это всего-навсего свидетельство огромной работы и умения быть беспощадным к себе, в первую очередь. Беспощадным в своей настойчивости, беспощадным для того, чтобы быть мягким и чтобы иметь те удивительные результаты. Всего-навсего труд, и даже никакой особой талантливости здесь не нужно. Труд и, конечно, безупречное знание анатомии и физиологии.

И здесь же, в журнале, я, может быть, впервые откровенно (с грустью, но действительно откровенно) говорю, что если мы будем честны сами с собой, если мы пойдем вот этим путем честности в отношении другого живого существа до конца, если бы будем опираться исключительно на научные выверенные и точные данные, мы вынуждены будем признать, что, в общем, конечно, анатомия (неважно, кто верхом: ребенок, покатушница у метро, или мастер Высокой Школы, или спортсмен) никакого места для верховой езды не оставляет и не оставляет такой возможности. Не бывает верховой езды – не надо морочить себе голову – ни в течение пяти минут, ни в течение десяти минут, нетравматичной для лошади. Это всегда колоссальные проблемы и позвоночника, и спинного мозга, и cutaneus scapulobrachialis, и cutaneus maximus – тех подкожных мышц, которые принимают на себя первый жим, первый удар. Могу сказать, что после верховой езды на восстановление лошади до относительно нормального состояния спины, когда у нее восстанавливается кровообращение в ряде мышц, уходит больше года. Это неприятные слова. Я понимаю, что этим еще в известной степени мы, вероятно, отвратим от школы очень и очень многих – тех, кто приходит в надежде, что их научат некоему манежному мастерству, необыкновенному изяществу, необыкновенным возможностям в отношениях с лошадью, а потом можно будет сесть и кататься. Нет, нельзя кататься никому. И грусть эта связана не с тем, что я жалею свое собственное имя, свои собственные действительно уникальные достижения в этой области, а с тем, что я вольно или невольно очень много сделал для популяризации этой предельно гнусной забавы. Мне поздно сожалеть, но, как я всегда говорю, хорошо, конечно, родиться с теми знаниями, которые я имею на данный момент. Но, увы, мне эти знания приходится приобретать и работать еще ледоколом для целой Школы, потому что я иду поневоле впереди, проламывая собой этот чудовищный лед заблуждений и всего прочего.

Пришел вопрос. Он очень странный, он совершенно не имеет отношения к нашей встрече, но, может быть, для того чтобы отвлечься, на него надо ответить. Меня тут спросили, не жалко ли мне по-человечески Никиту Михалкова, которого сейчас ужасно травят в прессе, в блогах, и весь интернет спустил на него всевозможных собак. Я вам могу сказать, что нет, не жалко. Не потому, что я безжалостный, и не потому, что я видел фильм. Я не видел фильм «Утомленные солнцем». Я воспользовался здесь естественным правом, которое мне дает Конституция РФ, не смотреть некоторые фильмы. Я этим правом вообще широко пользуюсь. А не жалко мне его только потому, что… а что его жалеть-то? Он никаких неудобств от травли не испытывает. Вы просто не понимаете психологию и подготовку людей, которые занимаются такой профессией. На самом деле, это вот ожидание и прием удара от зрителей и критиков – это непременная, обязательная и простейшая часть профессии. Здесь ничего такого нет. Уверяю вас, очень трудно задеть, или поцарапать, или удивить любым архинегативным отзывом или вообще доставить какую-то неприятную минуту. Нет, потому что это всё люди, которые прошли через сотни огней, через сотни тысяч худсоветов, уже прочли как минимум добрую тысячу серьезных критических статей о себе, и поэтому такие вещи вообще не задевают. То, что делается в отношении Михалкова сейчас – это… Я совершенно не защищаю его сейчас, это совершенно чуждый мне персонаж, неинтересный и малозначимый для меня. Но понимаете, есть такое понятие, мания маленького-маленького величия, когда человек пишет в блогах в надежде, что это дойдет до адресата, что он причинит адресату какие-то душевно-психологические или прочие страдания. Могу прямо сказать, что такие вещи страдания не причиняют, более того, они даже не заинтересовывают всерьез. Я по своему опыту могу здесь ориентироваться, поскольку уж как только ни тренировала меня эта жизнь, но я такую полную бесчувственность приобрел еще, наверное, в «секундовскую» пору, после «Наших». Какие там критические рецензии! На меня, я помню, написали коллективное открытое письмо деятели культуры и искусства числом, по-моему, человека 64, причем начиная с Говорухина и продолжая Окуджавой, если он был жив. По-моему, он был жив и тоже подписал. Про то, что страшнее меня вообще мрази нет, что эстонцы и литовцы – изумительный народ, который любит русских, который обеспечит русским реально достойное существование. Про то, что все то, что там творит рижский или вильнюсский ОМОН – это преступление, подлость и воспевать это вообще за гранью. Это я запомнил, и такого рода коллективных писем я пережил довольно много. На меня они не производят впечатление теперь уже, и те, кто начинают какую-то травлю фильма или травлю книги, они этого не понимают. Хотя с писателями не знаю, писатели – более нежная субстанция, и вероятно, на них можно как-то воздействовать. Но для профессионального режиссера отзывы вообще не играют никакой роли. И если отзывы сторонников, отзывы понимающие естественным образом дают понять, что что-то ты сделал не зря, то отзывы различной степени злобности не воспринимаются никак. И тут второй вопрос.

Тут у нас в зале сидит страстный михалковец, видимо, и хочет у меня выпытать: «Действительно ли, – спрашивает меня как фронтовика, как человека, который прошел много войн. – Действительно ли на войне так обостряются различные религиозные чувства?» Я вам могу сказать, что нет, не обостряются. Во-первых, потому что на войне вообще не место игрушкам. Любым игрушкам, неважно, что это такое: песочницы, различные вариации веры или другие забавы. Во-вторых, на войне ведь есть всегда возможность, лучшая, чем здесь у нас, собравшихся в зале магазина Буквоед, в обстановке санкт-петербургского комфорта. Там всегда есть возможность выяснить действенность или недейственность. На войне недейственность любых молитв, недейственность любых картинок с изображениями разных дяденек и тетенек – выясняется мгновенно. А тратить время на что-то абсолютно недейственное и тратить психологические силы на что-то абсолютно бессмысленное никому просто не придет в голову.

Так, что у нас тут дальше? «Художественные части фильма мне показались игрушечными, местами чересчур утрированными, ненастоящими. Упор на такую стилистику был сделан намеренно?» Нет, он не был сделан намеренно. Просто я снимаю так, как я это представляю себе, и не собираюсь это делать по-другому. Я прекрасно понимаю, что сейчас возникла большая история очень простого, очень перекормленного боевиками зрителя, много той косметики, которая существует сейчас в кино. Я имею в виду компьютерную графику, компьютерные пролеты, панорамы, которые сейчас действительно стоят три копейки и есть в любом боевике. И в основном зритель уже приучен, что эта косметика и есть тот самый кинематограф. Нет, ничего подобного. Я полагаю, что это происходит тогда, когда человеку абсолютно нечего сказать и он начинает косметизировать эту свою необходимость занять хронометраж фильма такими вещами. А люди, мало разбирающиеся в своих ощущениях, т.н. «средний зритель» – да, он очень сильно сейчас раздраконен этими спецэффектами, и там, где спецэффектов нет, он воспринимает всё очень тяжело. Но я, в любом случае, делать спецэффектов не буду, не буду делать этих больших панорам, не буду делать этого компьютерного движения камеры, когда можно влететь в зрачок и вылететь из зрачка, потому что полагаю, что это детские игрушки, и когда есть настоящее содержание, оно не нуждается в такого рода украшениях.

Так-с. «Как Вы думаете, кого бы стоило пригласить в студии к Гордону, чтобы услышать интересный диалог «за» и «против», а не распри в стиле шоу домохозяек?» А вот хороший вопрос-то, между прочим. Когда увидел я эту публику в гордоновской студии, я не порадовался, честно могу сказать. Потому что глупость, конечно, симпатична. Но в данном случае их глупость была против меня, потому что они не способны поддерживать и вести тот разговор, который был бы интересен зрителю и в котором я мог бы кого-то убедить, если бы захотел. К сожалению, очень низкий уровень подготовки участников. Я никак не мог регулировать этот уровень. Вот главная puella stercorosa – это Селезнев, был один человек от науки, человек от прессы, человек от историков и еще кто-то. Я имею в виду противников. Сторонники были все очень хороши, очень как-то духовиты и доброжелательны, но совершенно не знали, что говорить на эту тему и чем помочь. Но помогать было невозможно, потому что немыслим был разговор. Вот тут в одной записке меня уже опять укольнули тем, что я как-то отмахнулся на обвинение, что лошадь что-то обнюхивает. Я даже не ответил. Но на такое обвинение есть три варианта ответа. Есть краткий, заключающийся в восьми словах, есть пространный развернутый академический. А есть ответ простой, но, несмотря на всю его простоту, он тоже был не употребим в той обстановке. Вот вы какой хотите, если хотите: первый, второй или третий? Второй? Второй ответ. Вам говорят: у вас лошадь что-то обнюхивает, значит, вас обвиняют в гениальности. Вы изобрели некий запаховый алфавит, то, что не удавалось никому. То, что не удавалось величайшим парфюмерным концернам, удалось вам. Хорошо. Но вам нужно на это что-то отвечать, и вы понимаете, что перед вами сидит человек, которому отвечать невозможно. Потому что если вы возьметесь отвечать серьезно, даже в режиме второго, особо не академического, ответа, вы будете выглядеть идиотом. Это все равно вырежут из окончательного монтажа. Ведь когда мы говорим, что лошадь что-то нюхает, что мы имеем в виду? Мы имеем в виду, что у нее достаточно мощно работает ольфакторная система, то есть достаточно убедительно и ярко работает то, что называется главным обонятельным органом. Девушка так серьезно смотрит, что ее хочется о чем-то спросить. Что у лошади является главным обонятельным органом, скажите мне. Смелее. Не подсказывать. Главный обонятельный орган лошади? Ну, дорогая моя! Просто встаньте и гордо скажите: является то-то и то-то.

Ведущая: Может, микрофон дать?

Александр Глебович: Я думаю, что микрофон только усугубит трагедию. Не надо! Ладно, хорошо. Это совершенно не желая вас задеть, вы просто растерялись, поскольку вы юная и на вас бамс! – и сконцентрировалось внимание. На самом деле, когда мы говорим о том, что является главным обонятельным органом лошади, мы, естественно имеем в виду, что у лошади есть целый обонятельный мозг, rhinencephalon. Где расположен обонятельный мозг и что это такое? Это система палеокортикальных, очень древних кортикальных, структур, расположенных на медиобазальной поверхности полушарий. То есть это сильно внутри. И состоит этот обонятельный мозг из множества разных частей: из bulbus olfactorius, то есть обонятельных луковиц, от них идет tractus olfactorius, обонятельный тракт, который у лошади имеет форму такого немножко просевшего нечеткого треугольника, обращенного вершиной к обонятельной борозде. Затем обонятельный тракт подходит к обонятельному бугорку, tuberculum olfactorium. От него берут начало медиальная и латеральная обонятельные извилины. Там же находятся гиппокампальные структуры, которые имеют отношение к обонянию. Ряд анатомов к этому же составу обязательно присоединяет и substantia perforata anterior, то есть переднее продырявленное тело, и подмозолистую извилину. Есть еще ряд всяких тонкостей. О чем все это говорит? Если мы возьмем этот обонятельный тракт, он будет у лошади, как ни странно, тоньше, чем у человека. Что такое обонятельный тракт? Это аксончики, это нервные окончания тех миллионов, из которых состоят бульбусы. Обонятельная система нормальная, неплохая, она не какая-то там ущербная у лошади, но если бы от меня зависело, как ее охарактеризовать, я бы ее охарактеризовал словом «неяркая». Потому что у хищников, у приматов она гораздо более массивная, более сочная, зримая, чем у лошади. Удивительно, да? Но, тем не менее, мы видим, что у лошади она такая спокойная, неяркая. Притом там есть еще определенное количество клеток, которые принимают информацию, и по этой части тоже лошадь не является чемпионом. Тоже у нее вроде бы не должно было бы быть такого вот хорошего обоняния, просто потому что очень спокойно структуры организованы. Но когда эти структуры так спокойны, мы должно быть уверены, что в организме у лошади есть либо какие-то компенсаторы, либо мощные анатомические ассистенты. Ведь для мозга нет понятия «запах». Он вообще не знает такого слова. Для него есть понятие «информация», но «информация», заключенная в такие формы. Надо ее очистить от этих форм, получить на эти клеточки, первый черепной нерв, ольфакторный, доставить к этим самым бульбусам, где это будет обработано, проанализировано, и ваш мозг поймет, с чем вы имеете дело. Это абсолютно идентично что для лошади, что для тигра, что для человека. У всех млекопитающих это устроено совершенно одинаково. Следовательно, давайте посмотрим, где эти компенсаторы. Компенсатор в виде размера ноздрей не прокатывает, потому что размер ноздрей нужен совершенно для другого. Компенсатор – на что обычно ссылаются анатомы, что любят подчеркнуть – это некая выдвинутость bulbus olfactorius вперед. Здесь нечего кивать, будьте аккуратнее: атласы значительно преувеличивают эту выдвинутость. На секции хорошо видно, что она не такая прямо орально продвинутая сантиметров на семь, нет, она значительно более спокойна. Следовательно, должны быть какие-то компенсаторы, которые помогают лошади, тем не менее, получать запаховую информацию. И есть четыре мышцы, которые управляют ноздрями. Четыре удивительных мышцы, которые позволяют настолько тонко, точно и энергично работать ноздре, что нужный запах правильным движением крыла ноздри ala naris вбрасывается на ту поверхность ноздри, где находится наибольшее количество рецепторов, которые воспринимают запах и по первому черепному нерву передают всё это в бульбусы. И давайте посмотрим, что это за мышцы и как они выглядят. Естественно, две мы отметаем: их работа не очень видна. Мы оставляем две мышцы. Это m. transversus nasi и m. laterlais nasi. Ну, работа transversus nasi, как всех непарных и поперечных мышц, видна больше специалисту. А вот латеральная, lateralis nasi, имеет две части: аборальную и вентральную – причем аборальная крепится прямо в носовом барабане. Это сверхтонкая структура, и любое мышечное сокращение настолько скульптурно!

В переводе весь этот анатомический пассаж, на который вы меня спровоцировали, может прозвучать так: только полный идиот не видит, что лошадь не нюхает. Это имеет такой перевод. Объяснять это всё людям, которым вообще непонятно, что такое головной мозг, зачем он существует – абсолютно невозможно. Это возможно сделать, только имея подготовленного и квалифицированного собеседника. Поэтому когда я увидел в студии у Гордона людей пусть и симпатичных, но принципиально поверхностных… Там была одна тетенька, у которой было что-то похожее разум, но ей говорить не дали даже среди врагов. Но я, честно говоря, взгрустнул, потому что понял, что это будет, скажем так, базар. А потом еще этот базар, естественно, поскольку там содержались всякие обидные для Гордона и собеседников реплики, будет смонтирован таким образом, чтобы даже проигранный в реальности бой можно было представить в монтаже как почти выигранный.

«Вы говорите о нежелании делиться методикой со зрителем, с любопытными и пр., что вполне понятно. Для чего тогда планируется многосерийный выпуск с научными обоснованиями и демонстрацией уроков?» Дело в том, что существует реальное, настоящее академическое общество, которое сильно заинтересовано, в котором заинтересован я и с которым удается работать, с которым удается друг друга понимать. Они не всё воспринимают «на ура», не все воспринимают благосклонно. Но не фактуру, которую я демонстрирую, а не всегда благосклонно воспринимают трактовку. Поэтому они просят иногда меня освобождать место для их трактовок и показывать им непосредственно фактуру, все эти удивительные вещи, потому что в фильме, естественно, продемонстрировано было очень немногое и совсем не самое яркое и значительное из того, что могут делать лошади. Поэтому необходим такой вот фильм, пусть не с самыми увлекательными уроками, пусть лошадь пишет и говорит не на столь возвышенные темы, как это было в фильме, а всё значительно проще, но, тем не менее, это необходимо сделать.

Вот еще кучища записочек. Сейчас. Ой, можно я на некоторые не буду отвечать? Не из неуважения к задающим, но меня вот спрашивают, что меня подвигло отказаться от конного спорта. Это уже давний древний разговор, которому исполнилось много лет, я уже бил себя грудь, я уже посыпал себя пеплом, я уже каялся, объяснял. Тот, кто задает вопрос, может купить или попросить в редакции журнала старые выпуски, и он обнаружит там все, что на эту тему написано.

Так, ну вот тут… Спасибо за такие милые и человеческие вопросы. В частности, есть вопрос, действительно ли я никак не влиял на состав оппонентов у Гордона. Я не мог на это влиять, потому что если бы я мог влиять на это, я мог бы повлиять и на монтаж тоже. Но то, как был монтаж сделан, - лучшее доказательство того, что это совершенно чужая структура, на которую я не влиял. Да мне, честно говоря, и не надо было. Это был не тот случай, когда нужно было влиять, потому что ну какая мне разница – один покатушник, другой покатушник? Для меня они не имеют имен собственных, и мне совершенно все равно, с кем не разговаривать.

Тут много всяких сложных вопросов. Вот вопрос о том, что во время уроков Као довольно часто протягивает ко мне лицо и зубы, и хочу ли я ему объяснить, что так поступать нельзя. Во-первых, я не вижу в этом никакой проблемы. Во-вторых, про того, кто задавал этот вопрос, я, к сожалению, могу сказать, что этот человек побаивается лошадей. Потому что я прекрасно знаю все те интонации, все те выражения, которые может иметь на лице лошади. Прекрасно знаю за несколько секунд о ее намерениях и абсолютно уверен, что ее покусывания и приставания ко мне не имеют никакого агрессивного характера.

Я продолжаю отвечать на всякие неудобные вопросы. Вот все кому-то не дает покоя, влиял или не влиял я на подбор персонажей. В данном случае не влиял, повторяю, не было такой необходимости. Но вообще – могу. Потому что противника можно уничтожать на подходе к полю боя совершенно не из-за страха к нему, используя авиацию или артиллерию, а просто для выполнения тактических задач и минимизации собственных потерь. К тому же, есть замечательный принцип, который пока никто не отменял: «In hostem omnia licita», то есть «По отношению к врагу все дозволено».

По поводу того, что «у лошади очень нечеткое зрение, вдобавок она плохо различает определенные цвета. Получается, это неверное мнение? И почему всё же жеребец иногда "подвисает" над буквами?» Что такое L.E.P.? Что такое для лошади возможность писать и для нас возможность пользоваться чистыми экспериментами и чистым результатом? Это, прежде всего, возможность получить из первых рук довольно точную и сложную информацию о ее внутреннем состоянии, о ее предпочтениях: температурных, бытовых, конюшенных, полевых. И это, наверное, сейчас первично, и поскольку эти впечатления нужны подлинные, а не придуманные, то даже не уточняю, что здесь нет никакого ни фокуса, ни дрессировки. Это абсолютно чистый естественный эксперимент, который делается ради гораздо более далекого, сложного и эффектного результата, чем то, что видели зрители фильма. Но я могу сказать, что сейчас, на основании всех этих экспериментов, твердо могу говорить, что то, что предполагалось по лошадиному зрению, - это, в общем, заблуждение. Равно как заблуждение и о ее дихроматизме. Есть и великолепная четкость зрения, и великолепная возможность разбирать любые цвета. Такого рода эксперименты по разному цвету букв, изображений на фотографиях, скульптурах и всех тех учебных пособиях делались, и я нигде не сталкивался с проблемами лошадиного зрения. Более того, у лошади вообще замечательное зрение, и, в противовес общепринятому мнению, оно синхронное, т.е. это зрение одновременно в одну точку двумя глазами. И оно стереоскопично, потому что все те, кто имеет синхронное зрение, имеют это зрение стереоскопическим. И то, о чем Кралль и не знал, и не думал, и, к сожалению, очень плохо знал анатомию, и не мог оперировать этим фактом: всегда концентрация зрительного внимания лошади очень хорошо заметна и точно так же может быть безошибочно и однозначно обоснована анатомически. Я уже вижу округлившиеся глаза и не буду больше про анатомию, ладно, хорошо. Но, грубо говоря, лошадиным глазом управляют семь мышц. Спокойно! Спокойно, не буду. Две из них точно позволяют установить, на чем сконцентрировано внимание лошади, потому что движение глазного яблока лошади тоже очень хорошо считывается и очень хорошо видно. И всегда видно, куда устремлен лошадиный взгляд и какое количество склеры, белого вещества, с какой стороны обнажилось, потому что регулировка глаз у лошади тоже очень тонкая и очень, что называется, скульптурная, и всегда видно, куда смотрит лошадь.

Что касается обвинений в дрессировке. Друзья мои, понимаете, нас всех дрессировали. Здесь сидит зал дрессированных людей. Потому что когда нас учили азбуке, нас учили азбуке благодаря системе поощрений и наказаний, системе приятия того, что мы делаем, и сердитого окрика или просто нахмуренных бровей, не подаренной конфеты, не купленного мороженного или чего-то еще. И человек рождается, не зная ничего, он абсолютно чист от любых познаний. И до тех пор, пока он не овладеет ими, пока социум на него не навалится, не инсталлирует в него понятия, в числе которых и алфавит, человек не будет этого знать, он останется на уровне абсолютного животного. Ничего свыше на него никогда не снизойдет. И когда мы говорим слово «дрессировка», я прошу помнить, что мы все дрессированные. Что означает слово «dressage»? Это синоним слова «обучение», которое применяется в отношении не людей, а других животных. Ведь в переводе с французского, «dressage» – это всего-навсего «выучка, обучение». Но точно так же как есть определенные слова, которыми характеризуются части тела животных и никогда не характеризуются части тела людей. Редко кто, может, только в каком-то игривом варианте, называет часть дамского или не дамского тела крупом. Тем не менее, понятно, что имеется в виду, и редко кто характеризует человеческий рот как «rictus» - то, что применяется по отношению к животным как слово «пасть». Хотя функциональное предназначение одно и то же, оно абсолютно одинаково. И точно так же, «дрессаж» – это та система обучения, которая применяется в отношении животного, а «выучка» - это то, что применяется в отношении человека. Но я недавно видел совершенно дрессированного мальчика трех лет.

Я вам сейчас просто объясню, что такое дрессировка и дрессаж. Я видел мальчика трех лет, который мне прочел стихи: «Идет бычок, качается, Вздыхает на ходу: - Ох, доска кончается, Сейчас я упаду!» Мальчик действительно, реально дрессированный, потому что он произносит слова, смысл которых он абсолютно не понимает. Надо понимать, что такое бычок, чем он отличается от телушки, от быка, от теленка. Надо понимать, какую половую функцию мы заключаем в слово бычок. Мы должны понимать, почему он качается.

Вот я дожил до пятидесяти лет, а до сих пор не понимаю, почему бычок качается и почему он вдруг решил походить по доске. Потом нужно представлять себе, что хождение по доске – это старинный пиратский ритуал, когда к реям, действительно, привязывали доску и со связанными руками и завязанными глазами кого-то заставляли по ней идти, пока он не упадет в море к акулам. Какое отношение к этому имеют бычки, я совершенно не понимаю. Думаю, что бычков не гоняли таким образом по доске. Почему бычок вдруг вздыхает и говорит – тоже непонятно, и, тем не менее, ребенок это говорит. Я не вкладываю в свои слова и в свои интонации никакого абсолютно яда. Я искренне объясняю, что такое дрессировка, когда маленького ребенка учат произнесению тех слов, смысла которых он не понимает.

Возможно ли это в отношении лошади? Конечно, возможно. Потому что можно лошадь научить тем словам, которые она не понимает, при знании алфавита, при умении распоряжаться слогами, на слух ловить некие понятия и составлять буквы – конечно, можно. Так же можно научить лошадь слову «Сармизегетуза». При этом она понятия не будет иметь, что это столица Дакии, которую взял император Траян, которую брали после 14-дневного штурма, что участвовал в штурме префект Фуск и легат Север, что это был легион Феррата и легион Алауда... Он не будет знать массу вещей. Да, он напишет это слово, но смысла в этом никакого нет, поэтому я, когда учу, всегда очень тщательно слежу, чтобы те слова, которые мы проходим, те слова, которые мы выучиваем, были бы обиходными, пригодными, абсолютно понятными, служили бы для выражения мыслей и всегда имели бы какое-то вещественное или какое-то отчетливое действенное подтверждение.

Я надеюсь, что это три последних вопроса. «На каком жизненном этапе и после каких событий Вы осознали, что Вам ближе атеизм?» Я уже говорил про себя, что я категорически не атеист, потому что атеист — это человек, который воспринимает идею бога, идею некоего сверхъесественного существа всерьез и в противовес этой идее формирует свое мировоззрение. Воспринимать эту идею всерьез мне очень сложно, потому что, во-первых, она до сих пор не получила никакого внятного подтверждения нигде и ни в чем. Более того, мы видим, что все то, что имеет отношение к богу, все разновидности религии — я имею в виду те действительно религии, а не философские религиозные системы, которые существуют, типа даосизма или буддизма — обладают феноменальной способностью разделять людей, генерировать агрессию, раскалывать любое общество, восстанавливать одних против других, что они реально опасны. И далеко не от хорошей жизни в эпоху Просвещения самые лучшие, выдающиеся умы своего времени затолкали эту религию, в общем, в те клеточки, в которых она должна находиться и вполне декоративно там существовать. А сейчас мы видим, что она из этих клеточек вдруг стала выползать и пытается вмешиваться в общественную жизнь и каким-то образом снова выйти на те позиции, с которых ее далеко отогнали.

Тут еще есть вопрос: «Всегда большинство ученых были верующими и религиозными». Понимаете, мы не можем так утверждать. Мы не можем говорить о том, какими на самом деле были ученые в ту пору, потому что манеры, диктат и тенденции церкви уничтожать, сжигать, затаптывать, лишать благ, исключать из общества, преследовать теми или иными способами — были всегда, и они всегда были очень сильными. И очень часто настоящие ученые — люди очень робкие, потому что людей, которые способны отстаивать свои взгляды и бросать вызов, на самом деле, в научном мире очень мало. В основном это люди, старающиеся вести строгий, тихий, не очень заметный образ жизни. И очень часто они предлагали себя в качестве таких вот законопослушных и церквепослушных персонажей просто из-за элементарного страха. Но делали-то они все, чтобы религию и развалить и расшатать. Я задумался на эту тему, когда я выяснил все, что касается анатомии, физиологии лошади. И мировая история тоже показывает, что, увы, эта декларативная добродетель религии всегда оборачивалась гигантскими бедствиями, и что, по сути дела, всё, что с ней связано, всегда заканчивалось кострами, религиозными воинами, кровавыми преследованиям и что это просто социально опасный фактор, будем откровенны. Поэтому когда в это начинают играть снова, то, вероятно, надо будет давать естественный, нормальный, интеллектуальный отпор, который быстро ставит эти забавы на свое место.

Так, про любимцев не буду. «Человек всегда использовал лошадь, а какими в идеале должны быть отношения с лошадью?» Понимаете, я не задаюсь такими глобальными и общечеловеческими вопросами. Во-первых, то что он ее использовал — люди используют и друг друга и все, что могут. Говорить слово «всегда» в отношении человека довольно проблематично и сложно, потому что человек на Земле — существо недавнее, и неизвестно, насколько долго он задержится и как долго он будет доминировать. Ну, скажем так, меня и Школу не очень интересуют такие вопросы, они, скорее, из области чистого умозрения и философии. Я извиняюсь перед тем, кто его задал, но отвечать я не могу.

«На Руси дворянских детей оставляли с няньками ночевать на конюшнях. Считалось, что энергия лошадей способна исцелять больных детей. Ваше мнение по этому поводу?» Это абсолютная ахинея. Но если попадалась хорошая няня, а мальчик уже вошел в эпоху относительной половой зрелости, то, возможно, пребывание с няней ночью на конюшне было увлекательным занятием. Никакого другого смысла, толка или предназначения в этом нет, никаких способностей исцелять друг друга у живых существ нет, передачи энергии – и подавно. Это все из разряда совершенно антинаучной ахинеи.

«Хочу передать привет от Александра Крылова из Смоленска, если Вы не забыли, кто это». Я помню, да. Это человек, который писал песни русского сопротивления в программе «600 секунд».

И вот тут есть еще потрясающе смешной вопрос. Он дур-р-рацкий — абсолютно. Но я на него отвечу, потому что он по делу. Человек, видно, начитался последних интервью Проханова обо мне, начитался еще каких-то свидетельств моих былых подвигов и вот он спрашивает, почему я променял все те возможности, все, что у меня было, все четыре срок депутатства, довольно серьезные перспективы, те связи — на лошадей. Это мне очень напоминает известную сцену из великого фильма. Есть такой великий фильм «Великолепная семерка». Вы все маленькие, я подозреваю, вы его не видели. Никто не видел? Господи... Кто-то видел. Ну слава богу, еще стоит Земля! Это великий фильм о семи бандитах, обаятельных, добрых, но оголодавших бандитах американского запада, которых наняли оборонять нищую мексиканскую деревню, причем наняли за какие-то гроши, за миску риса, за миску кукурузы, просто за ежедневное кормление. Поскольку им было некуда деваться, они пошли на это. Они защищают эту деревню от бандитов. Бандиты регулярно вытаптывают поля, насилуют крестьянок, всяко безобразничают — и эти начинают сражаться за эту деревню под предводительством потрясающего лысого парня. Его играет русский актер Юл Бриннер, блистательный совершенно. За весь фильм ни разу не меняется выражение лица, и, тем не менее, все эмоции на нем считываются – я не знаю, каким волшебным образом. И вот, естественно, развиваются драматические события. Одного из членов этой великолепной семерки смертельно ранят. И он перед смертью пытается расспросить своего главаря: «Крис, слушай, а почему мы действительно помираем за этих крестьян? Что здесь спрятано в этой деревне? Что здесь — нефть, золото? Почему мы здесь?» Он уже умирает, и Крис, чтобы его не огорчать, говорит: «Да, да. Здесь золото». Тот, истекая кровью: «Сколько?» Крис врёт, зная, что иначе его не поймут: «750 тысяч долларов». И тот умирает счастливым, потому что понять, что он умирает за золото — он может. Понять, что он умирает за что-то другое — нет. И это, наверное, ответ, почему я все те возможности карьеры и свою т.н. журналистику, которую называют эталонной, эпохальной, классической, — променял на лошадей.