Видео ролики бесплатно онлайн

Смотреть русский видео

Официальный сайт openclass 24/7/365

Смотреть видео бесплатно

Новости Александр Невзоров От Эколь Невзорова Лошади Лидия Невзорова Лошадиная Революция
Научно-исследовательский центр Фильмы Издательство Homo. Антропология Фотогалерея СМИ Ссылки Контакты

Интернет-магазин



В гостях у Дмитрия Гордона, Первый Канал, Киев, июнь 2011. Часть 2

ВИДЕО >>>

Первая часть >>>

Д. ГОРДОН: Развал Советского Союза стал вашей трагедией? Вы жалеете о том, что Союз развалился?

НЕВЗОРОВ: Понимаете, для того, чтобы сожалеть, надо как-то более воспринимать все всерьез, нежели я воспринимаю все сегодня. Когда-то я, благодаря удивительным событиям в моей жизни, оказался учеником Льва Гумилева и определенное понимание и знание истории, в том числе, очень неплохое, у меня есть. И теперь зная и видя все развалы, крушение империи, понимание необходимости этих крушений, понимание того, сколько судеб погибает вместе с империями, и сколько возможно взлетов на этих же развалинах, вы знаете, я уже ни о чем не сожалению, к тому же нельзя сказать, что меня это как-то задевает лично. Россия поразительно умеет даже своим самым верным детям мстить, пакостить, не платить долгов, зажиливать причитающиеся награды, в том числе и выписанные на передовой в Грозном генералом Рохлиным,

Д. ГОРДОН: В том числе и вам?

НЕВЗОРОВ: Конечно. Который на передовой выписал мне орден мужества, и который потом зажилили, и вот вы знаете, это все в совокупности, это видение того, с какой радостью Россия пожирает своих детей, причем не потому что она голодна, а потому что эти дети оказались в данную минуту рядом, а у нее случайно двигаются челюсти. Это меня, в общем, избавило от каких бы то ни было иллюзий и от какого бы то ни было патриотизма в сегодняшнем смысле этого слова. Потому что патриотизм сегодня – это безопасное и модное хобби, в России, по крайней мере. Когда это было опасно и не модно, я что-то не помню ни одного из этих сегодняшних патриотов, не помню ни в окопах Приднестровья, не помню ни одного из них в осажденном Белом доме в 1993 году, не помню ни одного из них в 1991 в дни ГКЧП. Вообще не помню.

Д. ГОРДОН: И хороший, банальный вопрос: Вы Россию любите?

НЕВЗОРОВ: С учетом всех характеристик, которые я дал до этого, ответьте, пожалуйста, на этот вопрос себе сами.

Д. ГОРДОН: Нынешняя Россия имеет перспективы, на ваш взгляд? С ее укладом политическим, со всем, что происходит?

НЕВЗОРОВ: Да, конечно. Как только будет преодолено это упущенное время, я имею в виду 700 лет задержки интеллектуального развития, у нас все будет в порядке.

Д. ГОРДОН: Вы видите сегодня российское будущее, ближайшее? Или оно тоскливо, на ваш взгляд?

НЕВЗОРОВ: Оно тоскливо. Оно точно также  неопределенно, хаотично, порвано на клочки Кремлем и анти-Кремлем. Оно нелепо, грязновато, оно наполнено очень хорошими людьми, в т.ч. и в Кремле. И никакой особой, скажем так, качественной перемены, я не жду, да я подозреваю, что никто не ждет.

Д. ГОРДОН: От людей переходим к лошадям.

НЕВЗОРОВ: А вы уверены, что вы сможете поддерживать разговор на эту тему?

Д. ГОРДОН: О лошадях? Нет, я уверен, что я вас буду слушать.

НЕВЗОРОВ: Хорошо.

Д. ГОРДОН: Я знаю, что вы обожаете лошадей, не только обожаете, но и являетесь крупным знатоком в этой сфере.

НЕВЗОРОВ: Я не могу сказать, что слово «обожаю» здесь годится. Для меня это, прежде всего, объект исследования, и, прежде всего, изумительный рассказчик.

Д. ГОРДОН: Лошадь?

НЕВЗОРОВ: Конечно. Рассказчик о человеке. Потому что когда мы начинаем интересоваться взаимоотношениями лошади и человека, мы видим, что это взаимоотношения омерзительные. Взаимоотношения омерзительные на протяжении многих тысяч лет, когда все было основано в этих отношениях на страхе и боли только. Потому что лошади засовывается в рот железный инструментарий, с помощью которого воздействуют на шесть или пять из 12 черепных нервов, за счет близости мозга, за счет того, что воздействие приходится на скажем так, наиболее чувствительные ветви и лицевого, и тригоминального, и прочих нервов, это создает эффект нейрокраниального шока, и это лошадь как бы слушается. С этим создана масса всяких легенд о якобы лошадях, которые выносили каких-то командиров с поля боя, большего бреда…

Д. ГОРДОН: Не выносили?

НЕВЗОРОВ: Да нет, просто лошадь бежала оттуда, где ей страшно. Если какой-то командир к ней в этот момент прицепился, то это были его личные трудности и то, чем он прицепился, тоже. На самом деле никакую. Лошадь рассматривает человека, как вы бы рассматривали огромного взбесившегося муравья, она не считает его существом разумным, и человек ей всеми способами это доказывает. И вот, лошадь, она действительно, она очень интересный предмет изучения. Я не могу сказать, что тут есть какие-то розовые слюни или то, что называется обожание. Если бы вы увидели меня с электроножовкой…

Д. ГОРДОН: Для чего?

НЕВЗОРОВ: Ну мне же периодически доставляют материал из голов, и мозг-то надо извлекать для последующего исследования. Я же занимаюсь сравнительной нейроанатомией, я обязан подготовливать себе препараты сам, потому что препараты лошадиного мозга мне никто не сделает, я их должен делать от начала и до конца сам.

Д. ГОРДОН: Для чего они вам?

НЕВЗОРОВ: Ну они для исследования. Если вас интересует, и гипокомпальных областей, и областей субмаргинальной извилины, и областей того, что у людей называется зоной Брока, а у лошадей это, хотя это тоже зона Брока, как и у обезьян, и у всех крупных млекопитающих, это верхняя треть нижней лобной извилины, затем различные подкорковые структуры и т.д… Вам не скучно это слушать?

Д. ГОРДОН: Не скучно, нет. Я себе выписал. Вы написали книгу «Лошадиная энциклопедия», сняли фильмы «Лошадиная энциклопедия», «Лошадь распятая и воскресшая» и «Манежное лошадиное чтение». Вы же были каскадером, да? В свое время? И занимались трюками с лошадьми. Опасно было?

НЕВЗОРОВ: Да нет, ничего там на самом деле опасного. 14 переломов в результате. И все.

Д. ГОРДОН: Ерунда. Ваши слова: «Всю жизнь я хотел заниматься только лошадьми. Я и телевидением занимался только ради лошадей».

НЕВЗОРОВ: Да, справедливые слова, вероятно. Хотя теперь я понимаю, что во многом я интересом к человеку обязан лошади. Потому что, исследуя этот конфликт, и пытаясь понять, а кто же виноват в этой мерзости, то ли это лошадь, на самом деле, настолько примитивное создание, которое обречено быть либо колбасой, либо чем-то подпопным, а человек это нечто высшее и имеющее право жрать все и развлекаться со всем, что он видит. И начал исследовать эти отношения и неплохо зная нейроанатомию и нейрофизиологию лошади, неплохо зная ее анатомию и все, что вообще с ней связано, могу с уверенностью говорить, что у нее такой же, типовой для всех высших млекопитающих, крупных млекопитающих животных, мозг. Не имеющий принципиального отличия с мозгом человека или другого крупного млекопитающего животного. Ну есть некоторые отличия, в основном это касается геометрирования, расположения продолговатого мозга и расположения ствола. Но по сути дела, он типовой, как у всех млекопитающих.

Д. ГОРДОН: Лошади лучше людей?

НЕВЗОРОВ: Да нет.

Д. ГОРДОН: Лошади чему-то вас научили?

НЕВЗОРОВ: Во-первых, интересу к человеку, во-вторых – умению учиться и массе очень полезных качеств в межвидовом общении.

Д. ГОРДОН: Вы сказали: «Я научил лошадь читать и писать». Что вы имели в виду?

НЕВЗОРОВ: Лошадь не может, конечно, ни читать, ни писать. Но ее мозг абсолютно способен к этому. Ни эволюционно, ни анатомически, она к этому не приспособлена. Но потенциал мозга такой же, как и любого крупного млекопитающего. Ведь мы с вами, я имею в виду т.н. приматов, тоже на протяжении, по крайней мере, тех двух миллионов лет, когда мы перешли рубикон Валуа, т.е. когда наш мозг превысил массу в 800 кубических сантиметров, мы тоже были животными, абсолютно животными.

Д. ГОРДОН: Ими и остались многие.

НЕВЗОРОВ: Нет, я имею в виду животными по стилистике поведения, по отсутствию мышления, поскольку мышление это искусственный…

Д. ГОРДОН: И я это имею в виду.

НЕВЗОРОВ: Нет, нет. Вы сейчас как бы так это все весело обобщаете, на самом деле, мышление – это достаточно искусственный процесс, не врожденный, а создающийся под влиянием массы факторов. И вот мы не можем научить лошадь читать и писать, мы можем научить этому ее мозг и создать некие условия, при которых мы сможем тестировать возможности ее мозга, вот это будет корректно, наверное. И поверьте, я очень много усилий потратил в последний год особенно для вычисления различных подсказок, которые могут идти от меня, для вычисления различных ситуаций, которые облегчают ей, и в результате я сейчас остаюсь при мнении, что да – где-то процентов 26-28 это подсказочные моменты, но остальные проценты достаточно чистые.

Д. ГОРДОН: Сегодня целый ряд богатых людей, которые увлекаются лошадьми, предпочитают иметь собственные конюшни. У вас есть собственная конюшня?

НЕВЗОРОВ: У меня всю жизнь есть конюшня. Но все, кто сегодня занимается лошадьми, это, поверьте, люди, которые вообще не понимают, что они делают. Люди, которые смертельно рискуют и собой, и лошадью, и своими детьми, когда подпускают детей к лошадям. Потому что дети и лошади совершенно несовместимы. Я имею в виду дети и здоровые лошади, или спортивные пораженные частым нейрокраниальным шоком, с больной спиной, с больным опорно-двигательным аппаратом. Это одно. Но здоровая лошадь – это совершенно другое, и она смертельно опасна для ребенка, к тому же, как вы знаете, школа моя все равно ведет статистику по всем смертельным, инвалидизирующим и другим трагическим случаям.

Д. ГОРДОН: Сколько у вас лошадей в конюшне?

НЕВЗОРОВ: В данный момент – четыре.

Д. ГОРДОН: Я знаю, что вы протестуете против конного спорта как против явления.

НЕВЗОРОВ: Я не протестую. Надо сказать, что я не протестую, потому что я прекрасно понимаю, что конным спортом может заниматься либо человек умственно неполноценный, либо человек, который не понимает, что он делает. Поскольку 99% относится ко второй категории, они всерьез убеждены, что они заняты прекрасным спортом, хорошим делом, контактом с животными, и вообще чем-то таким очень зеленым. Их в этом убеждает вот эта кошмарная шушера, навозные девочки, которые владеют ситуациями на конюшнях, и для которых эксплуатация лошади, это доход, прежде всего. Но я не контактирую с лошадниками, не интересуюсь, для меня это такие существа загадочные, совершенно запредельные и неинтересные.

Д. ГОРДОН: Вы однажды сказали: «Я за диктатуру лошадей и собак».

НЕВЗОРОВ: Ну, это вырвано сильно из контекста, что за вами до этого в беседе не водилось. Это было полушуткой, конечно же.

Д. ГОРДОН: Вы совершенно не едите мясо.

НЕВЗОРОВ: И гайки тоже.

Д. ГОРДОН: Почему мясо не едите?

НЕВЗОРОВ: Потому же, почему и гайки: это несъедобно.

Д. ГОРДОН: По утрам, я знаю, много лет подряд, вы едите яичницу с помидорами.

НЕВЗОРОВ: Вот, одну яичницу из одного яйца. Хотя теща, видя это, каждый раз мне напоминает, что яйца – это продукт парный. Ну а я просто как-то вообще не ищу развлечения в еде и не ищу удовольствия в еде. А что касается мяса, то как физиолог я просто… плюс к этому у меня нет в числе ближайших планов желудочной онкологии, еще и по этому тоже.

Д. ГОРДОН: А это кратчайший путь?

НЕВЗОРОВ: Если такая задача есть, то мясо это прекрасный проводник прямо туда.

Д. ГОРДОН: Вы не ходите в рестораны совершенно?

НЕВЗОРОВ: Нет, хожу.

Д. ГОРДОН: Уже ходите? Я знаю, одно время не ходили.

НЕВЗОРОВ: Нет, ну я хожу не вечером, когда там все гудят, пляшут, пьют, танцуют и бьют друг об друга бутылки с шампанским. Я вожу ребенка по воскресеньям в ресторан на всякие мастер-классы по приготовлению пирожков, сейчас в Питере это страшно модно. Собирают много всяких детишек, и они скалками, в больших колпаках, страшно счастливые по этому поводу, делают всякие пирожки с капустой.

Д. ГОРДОН: Это правда, что вы никогда не празднуете дней рождения?

НЕВЗОРОВ: Я вообще чужд всяких праздников.

Д. ГОРДОН: Почему?

НЕВЗОРОВ: Да даже сам не  знаю. Я вообще такой трезвый очень.

Д. ГОРДОН: Затворник.

НЕВЗОРОВ: Да вы знаете, человека моей профессии трудно назвать затворником, но когда у меня есть возможность затворяться, я конечно, затворяюсь.

Д. ГОРДОН: Жена Лидия – ваша соратница? Вы вместе работаете?

НЕВЗОРОВ: Да, мы вместе работаем. Она изумительного ума. Правда, это большинство женщин, я просто здесь хочу сказать, как нейроанатом я не воспринимаю всерьез разговоры об особой женской психологии. Или о неких особых женских качествах. Я просто неоднократно мозг женщины и мозг мужчины был передо мной на секционном столе, я вам могу сказать, что они прикидываются, они совершенно полноценные люди. Они изобрели для себя ряд игр, которые пытаются играть, и они претендуют на некую исключительность. На самом деле ни один самый выдающийся нейроанатом или нейрофизиолог, если взять два мозга, положить, отвернуть его к стене, перемешать и сказать: определи, какой из них женский, а какой мужской. Ну может быть в четвертом слое коры, ну может быть там плотность нейронов будет иной, но она и у мужчин может разниться.

Д. ГОРДОН: Какая у вас разница в возрасте с женой?

НЕВЗОРОВ: Разница у нас большая. Она очень молоденькая.

Д. ГОРДОН: Это хорошо?

НЕВЗОРОВ: Это нормально.

Д. ГОРДОН: С дочерью Полиной от первого брака вы не общаетесь?

НЕВЗОРОВ: Опять зона отчуждения.

Д. ГОРДОН: Дочь ваша замужем за актером Сергеем Горобченко, который сыграл в «Бумере». Вы и с ним не общаетесь?

НЕВЗОРОВ: У меня он не снимался. Нет, там тоже, насколько я понимаю, ПГМчик.

Д. ГОРДОН: У него или у нее?

НЕВЗОРОВ: Я не разбирался. Я как только вижу вот это все, сразу бросаюсь бежать, потому что тяжело мне это все.

Д. ГОРДОН: Вы где-то признавались, что вам нравятся крупные блондинки колхозного типа.

НЕВЗОРОВ: Ну, я подозреваю, что это было до женитьбы, следовательно, больше чем 20 лет назад. Я это все уже забыл.

Д. ГОРДОН: Все пройденный этап.

НЕВЗОРОВ: Давным-давно. Вы посмотрите на меня вообще. Старый человек.

Д. ГОРДОН: У вас был нашумевший роман с актрисой Александрой Яковлевой, которая впоследствии об этом написала. Вы читали ее откровения?

НЕВЗОРОВ: Нет, конечно. Я вообще очень разборчив в части литературы, которая может попасть ко мне в руки.

Д. ГОРДОН: Вы сами когда-нибудь допускали мысль о том, что когда-нибудь придется описать всю свою непростую, но очень интересную жизнь?

НЕВЗОРОВ: Нет, не допускал. И с учетом количества тайн, которые мне приходится до сих пор в себе хранить…

Д. ГОРДОН: Много тайн?

НЕВЗОРОВ: Да, я жил в ту эпоху и участвовал  в тех событиях, когда да, действительно, какие-то тайны девальвируются и могут быть предъявлены и оглашены, и могут даже позабавить публику. Но я подозреваю, что основной массив так и останется.

Д. ГОРДОН: Вы были послушником в монастыре и пели партию баса в церковном хоре?

НЕВЗОРОВ: Да, действительно, это было. Тут надо понимать, что касается послушания в монастыре, то это был такой юношеский максимализм протестный, не имеющий под собой никакой веры, естественно, во все это.

Д. ГОРДОН: Не имеющий?

НЕВЗОРОВ: Естественно да. Но вы же не сказали: «в каком монастыре?»

Д. ГОРДОН: В каком монастыре?

НЕВЗОРОВ: В женском. Тогда, я подозреваю, всем сразу, даже операторы у вас захихикали радостно и понимающе... Но со скандалом я оттуда был удален, через некоторое время, которого мне хватило. Будем называть вещи своими именами. А затем была уже совсем другая… да, был певчим. Потому что хорошее сольфеджио, хороший город, тогда очень много платили, и это был на самом деле второй баритон…

Д. ГОРДОН: Временами переходящий в бас.

НЕВЗОРОВ: Нет, до настоящий басов, до контр-фа мне было далеко. Ну и плюс это же было дико увлекательно, потому что у нас не было никаких ПГМнутых в хоре. Это был сброд таких хулиганов, богохульников, разбойников, не было ни одного песнопения, куда бы мы не вставляли какие-нибудь веселые безобразные словечки. А потом был другой контакт с церковью, потому что пришли 90-е годы, и моим опытом решили воспользоваться, тогда я как бы курировал тех иерархов, которые могли бы влиять на исход референдума, которые могли влиять на победу ГКЧП, которые могли вообще на что-то влиять, а поскольку церковь была на тот момент…

Д. ГОРДОН: Модной.

НЕВЗОРОВ: Дело не в этом. Там была АВушка очень хорошо выстроена (АВ – агентурная вертикаль) и мне очень пришлось как бы близко и уже в совершенно другом качестве сойтись со многими митрополитами, епископами и архиепископами. На тот момент не все, но большинство – это были великолепные люди, которые играли очень сложную и чуждую для себя роль.

Д. ГОРДОН: Все работали с КГБ?

НЕВЗОРОВ: Да я не могу за всех сказать. Даже из тех, кого я знаю, не все работали, потому что некоторые начинали гулять сами по себе. Ведь очень большие деньги, большие возможности, определенная власть, но большинство все-таки сохраняло верность присяге. И они работали. Они работали так, как бы они работали, не знаю, в немецком тылу. Работали мужественно и очень артистично. За счет этого мне много просто стало известно о церкви.

Д. ГОРДОН: Большие артисты.

НЕВЗОРОВ: И даже вот среди тех иеромонахов, даже иеросхимонахов, и митрополитов, и архиепископов были гениальные актеры. Это сейчас для того, чтобы стать епископом, надо обладать другими немножко качествами.

Д. ГОРДОН: Тогда нет, да?

НЕВЗОРОВ: Нет, тогда в общем эта начинала взрастать погань, но тогда эту погань еще можно было прессовать.

Д. ГОРДОН: Сейчас уже все, да?

НЕВЗОРОВ: Нет, а сейчас уже чекистов не осталось. Тогда были либо чекисты, либо *запикано*.

Д. ГОРДОН: А сейчас, в основном, вторые?

НЕВЗОРОВ: Это ваше мнение.

Д. ГОРДОН: Вы говорите: «я избегаю общения с верующими людьми, потому что любая вера кажется мне полным абсурдом.

НЕВЗОРОВ: Ну это немножко литературизировано, вообще-то. Вообще я никогда в средствах массовой информации своего искреннего и четкого представления о вере не рассказываю, потому что просто боюсь, что это будет обидно. И уж извините, я здесь соблюду свою традицию, но…

Д. ГОРДОН: То есть мы не узнаем, верующий вы или нет?

НЕВЗОРОВ: Как вам сказать? Вот был один замечательный человек, у него было прозвище Бульдог Дарвина, естественно, я говорю о Хаксли. И Хаксли прославился меткостью своих изречений, в частности он говорил, что «я настолько скептик, что не исключаю возможности чего бы то ни было». И точно также я не исключаю возможности чего бы то ни было. Более того, я вижу, что очень многие люди, опыт которых для меня важен, и существование которых для меня, в общем, бесценно, я имею в виду и того же самого Энштейна, и Уайлдера Грейвса Пенфилда, и множество анатомов русских и итальянских, что это были люди не отрицавшие до конца идеи бога. Но их бог, если это некая предначальная разумная составляющая вселенной, которая и породила эту серию больших взрывов и расширений, то в любом случае, этот бог не имеет ничего общего с тем существом, которое через толпу бородатых жуликов высасывает у старушек пенсии и джипы у впечатлительных бизнесменов. Но, несмотря на то, что у меня есть такое мнение, о том, что «не исключено», мне все-таки больше нравится позиция Лапласа. Помните, да, эту блестящую историю, когда величайший астроном, который до сих пор считается непревзойденным во многих теоретических вопросах даже современной астрономии, был прославлен настолько, что к нему приехал Наполеон, и Наполеон 4 часа знакомился с концепцией Лапласа. 4 часа. Для неусидчивого, вертлявого и не любящего всякие умствования человека это было очень много. И вот, когда он ознакомился, и даже что-то понял, как позже пишет Лаплас в своих дневниках, Наполеон сказал: «Да, говорит, но я совершенно не вижу, где в этой концепции место у бога?» Лаплас говорит: «А и не надо, все сходится и так». И вот это «все сходится и так», сейчас, в XXI веке, как вам известно, повторил Стивен Хокинг в своих трудах по астрофизике.

Д. ГОРДОН: Сегодня быть атеистом крайне немодно, атеистов практически нет, все верующие, причем некоторые, истово. Я записал для себя ваше высказывание, оно мне показалось крайне интересным: «Атеист – это человек, который воспринимает все эти бредни всерьез, а я эти бредни всерьез воспринимать не могу. Ни про выяснение группы крови Микки-Мауса, ни про Иисуса Иосифовича Христа. Мне это все безразлично. Я говорю в данном случае про организацию: жадную, охамевшую, пытающую убедить меня в том, что она представляет здесь интересы какого-то сверхъестественного существа, и поэтому ее надо освобождать от налогов, отдавать ей антиквариат и недвижимость. На самом деле, эти нестриженые, потешные, комические, костюмированные, жирные, похотливые дядьки не вызывают у меня совершенно никакого уважения».

НЕВЗОРОВ: Ни малейшего уважения. В данном случае не цитата вырвана из контекста, а абсолютно точна. Хорошо зная русскую церковь, я вероятно, имею право на свое мнение о ней, хотя в свое время я не сделал там карьеры, потому что в свое время у меня был еще и период семинарии, и период, скажем так, сложных взаимоотношений с, это как раз был хор семинарии уже, но я не очень подходил по ориентации.

Д. ГОРДОН: То есть это там уже все начиналось?

НЕВЗОРОВ: Тогда это уже все начиналось везде. Я не буду рассказывать отвратительную скандальную историю, которая все это сопровождала.

Д. ГОРДОН: Может быть, все-таки расскажете?

НЕВЗОРОВ: Да все-таки не буду. Давайте подождем лет 20. Ну, в общем, я пострадал из-за традиционной ориентации.

Д. ГОРДОН: Вот, вы все это видели изнутри. Сегодня некоторые священники с болью говорят мне, что в церкви 80% гомосексуалистов. Вы согласны с этим?

НЕВЗОРОВ: Поразительные ребята, где они нашли 20% других?

Д. ГОРДОН: Даже так?

НЕВЗОРОВ: На самом деле, я ведь не веду статистику, и меня это очень мало беспокоит. Если они будут заниматься своими молитвенными мероприятиями, бить в бубны, приседать, бить в барабаны, что-то есть, потому что они все время что-то едят, то публично, то тайно. Мне сложно говорить вообще какие они. Я был в свое время даже свидетелем минета в алтаре. Невольным свидетелем. Но я как певчий, естественно, бегал курить. А когда мороз, на улицу идти совершенно не хочется, а единственное место, где можно курить – это алтарь. Почему? Там есть вытяжные шкафы. Кадила, чтобы они попусту не дымили вешаются, там в стеночках такие ниши, из которых прямо труба на улицу. И вот если полувлезть в этот вытяжной шкаф, чтобы не воняло табаком, то там можно курить. Это все за такой занавесочкой. И вот я там, курю себе свой «Беломорканал», и слышу предельно странные звуки, которых не должно было бы быть. И выглянув из-за занавесочки, даже, в общем, меня – стойкого и циничного, но даже меня как-то это немножко удивило. Теперь я не придаю этому значения, потому что это нормальное и вероятное будничное было событие. Но я действительно видел эту жизнь изнутри. И я вижу, что пьянство, блуд, похоть, обжорство, педофилия, педерастия, не надо думать, что эти качества присущи только православному духовенству, отнюдь. Это не так. Это есть везде, где есть люди. Но когда мы сталкиваемся с духовенством, то мы видим, что самого главного чуда, чуда изменения человека, чуда преображения человека, которое они декларируют, с ними не происходит. Что любая близость к любым идеям, к любым таинствам ничего абсолютно не дает, и не гарантирует. Что если мы рассматриваем веру, как улучшатель человека, то извините, это не сработало. И мы видим, что этот эксперимент, в общем, провалился, потому что как я всегда говорю: Ребята, у нас до 1906 года, когда был принят эдикт о свободе вероисповедания, все в обязательном порядке были катехизированы, крещены, воцерковлены, причащены. Так что же? революцию 17 года делали 11-летние дети? Нет. Это делали те самые крещеные, воцерковленные, катехизированные, причащенные люди, которые на протяжении тысячи лет воспитывались в духе этого учения. И тем не менее, Они с большим удовольствием посбрасывали с колоколен этих попов и расстреливали их в алтаре. Значит, все эти манипуляции ни к чему не приводят. А как-то вот просто смириться с тем, что ну и плюс мы понимаем, что эта тысяча лет России, конечно, дорого обошлась. Ну, семьсот. И если мы вспомним с каким унижением национального достоинства она была насаждена, то становится понятно, почему она не прижилась. Она и не могла прижиться, потому что, во-первых, это все-таки мифология совершенно другой культуры. Я с огромной симпатией и уважением отношусь к любой культуре, в том числе и для меня как для анатома, и как для нейрофизиолога вообще не существует понятия национальность. Но культура евангельского мифа – это целиком и полностью иудейская культура, и евангельский миф невозможно понимать, не зная всех нюансов этой культуры. Нет на свете религиозного мифа, который был бы столь же интенсивно окрашен в национальные тона, как евангельский. Не случайно главный герой этого мифа Иисус – раввин, он раввин по профессии, к нему ученики обращаются в 11 местах Нового завета как «Равви, раввуни». Он имеет право учить и проповедовать в синагогах, что он делал в Кане Галилейской, в Капернауме, что он делал в Иерусалиме. И вот эту вот драматическую историю, которая целиком национальна, насильственно, огнем, кровью и унижением перенесли на эту славянскую почву. Она не прижилась. Ее очень долго и очень жестко насаждали, понимая, что она неплохой способ управления. В какую-то минуту это взорвалось, как вышедший из под контроля реактор, что доказывает то, что этого симбиоза культур все-таки не произошло, она не стала своей. И своей она не является и сейчас. Хотя, когда я вижу вот это вот увлечение, ну сейчас православие, при Путине и Медведеве, это что-то вроде тенниса при Ельцине. И уверяю вас, если завтра во главе России встанет буддист, то они все через пару недель уже побегут заказывать себе оранжевые сари, начнут примерять местечко для определенных знаков, будут косноязыко приветствовать друг друга словами «Ом Мани Падме Хум» и т.д. мы знаем, степень проституированности русской чиновнической братии и знаем, как они мастерски и блистательно умеют проституировать. Это конечно забудется как страшный сон.

Д. ГОРДОН: Сколько иностранных языков вы знаете?

НЕВЗОРОВ: Вы знаете, в результате один.

Д. ГОРДОН: Русский?

НЕВЗОРОВ: Нет, латынь. Латынь. Я очень хорошо знаю французский, и долго его знал, потому что мне приходилось жить во Франции, когда я учился лошадиным наукам. Но язык, который не употребляется, в котором ты не живешь, с которым ты не живешь, он умирает очень быстро. А латынь, поскольку это основной анатомический и научный язык, вот он как-то, как ни странно, он не умер, а наоборот, стал вторым родным.

Д. ГОРДОН: Мне показалось очень интересным то, что вы дружили с Натальей Петровной Бехтеревой и Львом Николаевичем Гумилевым. Две такие фигуры мощные.

НЕВЗОРОВ: Да вы знаете, мне очень везло как-то, мне, дурачку, очень везло на учителей. Потому что, когда меня спрашивают, кто меня учил военному делу, я называю Александра Лебедя, с которым мы очень дружили, Льва Рохлина. Когда мы говорим об истории, я вспоминаю своего учителя Льва Николаевича Гумилева и Наталью Петровну, которая очень со мной была сердита, но…

Д. ГОРДОН: Но она с характером женщина была.

НЕВЗОРОВ: О, не то слово! Даже я по сравнению с ней это маленький, кроткий, мокрый цыпленок. По сравнению с Натальей Петровной. Там не просто характер – такой характерище! Это такой вселенских масштабов характер. Но несмотря на то, что я конечно был сорванцом в ее понятиях, и вероятно, балбесом, тем не менее, относилась она ко мне с огромной нежностью, терпимостью. Но это она заставила меня учиться нейрофизиологии, она заставила меня учиться нейроанатомии, когда я захотел понять некоторые вещи. Она сказала, вот знаешь, лучше не знать ничего о предмете, чем что-нибудь знать из научно-популярных книжек. Не смей это читать, у меня какая-то книжка, с которой я пришел, была выхвачена из рук и передана домработнице с указанием отправить это в мусорное ведро. И она сказала: Если ты хочешь что-нибудь понимать, тебе нужно будет 3 года зубрить и резать, зубрить и резать, зубрить и резать. А через 3 года у тебя появится шанс, что ты, может быть, что-нибудь поймешь.

Д. ГОРДОН: Гумилев интересным человеком был?

НЕВЗОРОВ: Да вы знаете, я тогда не ценил совершенно. Тогда для меня это был просто такой вот друг, очень изувеченный инсультом старичок с вечно незаправленной рубашкой, который после вильнюсских «наших» позвонил в редакцию. «Я тоже наш», - сказал он, изуродованным инсультом голосом.

Д. ГОРДОН: Такой настрадавшийся человек.

НЕВЗОРОВ: И говорит, приходите, мы вас накормим варениками. Если бы он жил где-нибудь в другом месте, я может быть, и не пошел бы никогда в гости. Я абсолютно не интересовался, кто такой Гумилев.

Д. ГОРДОН: Кто его папа и мама.

НЕВЗОРОВ: Все это было от меня абсолютно далеко. И если бы он жил где-нибудь на Охте, или в районе Гражданки, я бы в жизни не пошел в гости. Но так получилось, что он жил через 3 дома от меня. И я начал по вечерам, поскольку у меня была абсолютно холостяцкая жизнь, к нему просто заходить ужинать. Просто столоваться. Они это все безобразие терпели, и даже любили. И Лев Николаевич через какое-то время начал со мной заниматься и начал дарить мне свои книжки с дарственными надписями, которые я как-то не задумываясь, куда-то их девал. Всего несколько лет назад я в холодном поту проснулся, побежал на тот чердак, куда я их отправлял, и обнаружил все, в общем, в целости. И он меня научил очень многим вещам, хотя конечно, теперь я понимаю, что он наверное увидел некий благодатный материал. Но я не придавал никакого значения тому, что это Гумилев. У меня первые подозрения о том, с кем я общаюсь, возникли когда мне сообщили, что мне нужно прийти на его похороны, что он умер. И я пришел в Александро-Невскую лавру и увидел 10 тысяч человек. Вот тут до меня чего-то стало доходить.  А когда меня еще и протолкнули в первые ряды, и я встал рядом с еще не закопанной могилой и увидел почетные караулы, увидел министров, увидел весь цвет тогдашней России, вот тогда до меня потихонечку дошло, с кем я так непринужденно хихикал, курил «Беломор» и говорил о Тамерлане и Таците.

Д. ГОРДОН: Во время вашего ведения программы «600 секунд», я представляю, какая сумасшедшая популярность на вас обрушилась. У вас голова не закружилась тогда?

НЕВЗОРОВ: Нет, у меня не закружилась, потому что я полевой командир. Это особая категория людей. Это люди, которые со своими людьми, с теми, с кем они вместе работают или воюют, делят все тяготы и которые прекрасно понимают, что их лидерство продолжается ровно до той минуты, пока он с бесконечным уважением относится к своим собственным людям, к тем, с кем он работает. А это умение держать свою голову вровень с головами своих операторов, вровень с головами своих редакторов, оно очень помогает ориентироваться и в мире всех остальных людей тоже. Поэтому у меня не было ощущения собственной исключительности. И доказательством этого, сказать можно все, что угодно, да? Но доказательством этого служит все те, кто работал со мной в «секундах», они все работают со мной сейчас.

Д. ГОРДОН: Да?

НЕВЗОРОВ: Да. Кто-то умер. Но все кого вы здесь, в редакции, можете увидеть – это все «секундовцы». Это значит, что я все-таки умею себя вести.

Д. ГОРДОН: Это значит, что вы неплохой человек.

НЕВЗОРОВ: Ну я бы не стал наверное какие-то такие ярлыки на меня вешать. Нет, я вообще не очень хороший. Вообще не надо думать, что я хороший.

Д. ГОРДОН: Вас в ту пору поклонницы сильно одолевали, дамы?

НЕВЗОРОВ: Ой, давайте не будем об этом. Прошло уже все.

Д. ГОРДОН: Драматичная страница?

НЕВЗОРОВ: Нет, какая драматичная?

Д. ГОРДОН: Но вспомнить есть что?

НЕВЗОРОВ: Я ничего не вспоминаю, я уже 20 лет как женатый человек.

Д. ГОРДОН: Вы не скучаете по экрану? Вам не хочется вернуться туда? Это не наркотик.

НЕВЗОРОВ: Нет. Для кого-то это, может быть, наркотик. Для меня это не было наркотиком тогда, и для меня это не является сейчас. Я соглашаюсь на некоторые интервью в том случае, если понимаю нестандартность вопросов и некую любопытную интеллектуальную составляющую процесса.

Д. ГОРДОН: Это правда, что у вас дома нет телевизора?

НЕВЗОРОВ: Да, как предмета. Но это не потому, что я такой умный, а потому что у нас работали таджики, и они зашили гипсокартонном вот эти все розетки и все остальное. И уже все. И стало понятно, что либо это все опять разбирать, опять эта грязь и опять эти шуруповерты, которые я ненавижу, и опять весь этот кошмар. Либо просто-напросто его не надо никуда подключать, он будет просто себе стоять. Он так постоял-постоял пару годиков, а потом, глядишь, и вообще куда-то удалился.

Д. ГОРДОН: Вы не ощущаете себя неполноценным без телевидения?

НЕВЗОРОВ: Нет. Я как раз начал ощущать свою полную полноценность. А меня не интересуют новости.

Д. ГОРДОН: Там ничего нового для вас нет?

НЕВЗОРОВ: Ничего нового для меня нету. Если что-то касающееся лично меня или моей работы, я это всегда узнаю из каких-то других, более авторитетных источников.

Д. ГОРДОН: Я вам задам последний вопрос: почему на нынешнем российском телевидении нет гласности, нет демократии и нет свободы?

НЕВЗОРОВ: Так я просто ищу взглядом зеркальце, хочу дать вам зеркальце, чтобы вы посмотрели на сверхгнусное выражение своего лица, когда вы задаете вопрос ответ на который вы знаете прекрасно, и который вы могли бы дать сами. Дать зеркальце?

Д. ГОРДОН: Нет, я итак представляю, какое оно гнусное. Пройдет это или нет?

НЕВЗОРОВ: Зачем? Вы понимаете, надо выбирать, либо определенная стабильность и крепкость власти и государства, либо хорошее телевидение – одно из двух. Сочетание невозможно. Да и не нужно. Я еще и не удивлюсь, если этот так называемый интернет тоже возьмут под колпак. Я просто не интернетный человек, у меня нет даже электрического адреса, я как-то живу вне этого всего. Но периодически мне что-то показывают, что-то распечатывают, я даже могу прочесть, но сам туда по кнопочкам я не умею просто лазить, и не хочу учиться, да мне и неинтересно. Но подозреваю, что и эту, столь сейчас свободную структуру, туда должны двинуться танки, и ОМОН и все остальное. Потому что вот сегодняшний интернет, то что я вижу, при том, что я мало вижу, может быть, я заблуждаюсь, но напоминает мне телевидение 1990-х. Когда тоже казалось что мы всегда будем задрав нос проходить мимо любых генеральных директоров телевидения, министров, президентов, по собственной воле будем устраивать митинги с бревнами и кострами на Чапыгина, будем руководить революциями и петициями ГКЧП или другой противоположной структуры. Вот нам тоже казалось, что эта свобода неисчерпаема и неподавляема. Это казалось не только мне, это казалось ребятам из «Взгляда», это казалось Белле Курковой, это казалось всем, кто тогда творил телевидение. Вошли танки. Все вот это вот живое пространство вспахали, а позже еще на всякий случай забетонировали. И теперь для имитации жизни органической выносят горшки с кактусами или с искусственными туями, ставят на бетон, и главное, что очень правильно композиционируют. Поэтому, я подозреваю, что интернет ждет то же самое.

Д. ГОРДОН: Я вам от всей души благодарен за интервью, за то, что вы не такой как все, как это здорово – быть совершенно другим, пусть и в меньшинстве, пусть в единственном числе, но как здорово. Хотелось бы все равно видеть вас на экране, и я думаю, я так надеюсь, мало ли что, а вдруг, вдруг что-то случиться, может бетон раскрошится, а вдруг трава взойдет сквозь бетон, зацветет.

НЕВЗОРОВ: Вы знаете, не хотелось бы. Потому что на этом бетоне стоит помимо этих горшочков с искусственными туями, стоит и некая стабильность, и все-таки некие надежды. Телевидение не сделает будущего.

Д. ГОРДОН: А разрушит?

НЕВЗОРОВ: Да.



Copyright © NEVZOROV HAUTE ECOLE, 2004 - 2011.

Все права на любые материалы, опубликованные на сайте, защищены
в соответствии с российским и международным законодательством об авторском праве и смежных правах.
При любом использовании текстовых, аудио-, фото- и видеоматериалов ссылка на HauteEcole.ru обязательна.
При полной или частичной перепечатке текстовых материалов в интернете гиперссылка на HauteEcole.ru обязательна.
Адрес электронной почты редакции:

В хорошем качестве hd видео

Онлайн видео бесплатно


Смотреть русское с разговорами видео

Online video HD

Видео скачать на телефон

Русские фильмы бесплатно

Full HD video online

Смотреть видео онлайн

Смотреть HD видео бесплатно

School смотреть онлайн