О Чечне, цинизме и православии головного мозга. Минаев Live. 16 июня 2011. Часть 1

ВИДЕО >>>

С.МИНАЕВ: Добрый вечер, МинаевLIVE. Мы сегодня выходим не из своей студии, мы выходим c Питерского экономического форума. Вот этот прекрасный зал, огромные, дорогие мониторы – это добро не наше, мы взяли сегодня это в аренду. У меня в гостях Александр Невзоров. Спасибо, что уже 2000 человек. Я хочу товарищам, которые на стене МинаевLIVE пишут Вконтакте, если вы будете тупо троллить, я контактскую стену читать не буду, буду читать целиком твиттер, потому что общаться интересно с интересными людьми, а с мудаками общаться не интересно. Александр, добрый вечер.

А.НЕВЗОРОВ: Что такое «тупо троллить»?

С.МИНАЕВ: «Тупо троллить» - это в интернете говорят про людей, которые…

А.НЕВЗОРОВ: То есть у вас уже есть свой язык?

С.МИНАЕВ: Это свой мир, это свой язык.

А.НЕВЗОРОВ: Тут надо вероятно объяснить, что я вот...

С.МИНАЕВ: А. Невзоров гость в прямом смысле этого слова. Потому что у него, как мы сейчас выяснили, нет ничего, даже электронной почты?

А.НЕВЗОРОВ: Электрической.

С.МИНАЕВ: Электрический почты даже нет. Вот поэтому гость в прямом смысле этого слова. Интернет как все общество разделено на комьюнити.

А.НЕВЗОРОВ: Так.

С.МИНАЕВ: И есть люди, которые смотрят телевизор для того, чтобы… Это история же простая. Прямой эфир, зрители все это смотрят онлайн и могут тут же комментировать, потому что подведены три стенки. Вот есть люди, которые задают вопросы, а есть люди, которые пишут, например…

А.НЕВЗОРОВ: Что такое «подведены три стенки»?

С.МИНАЕВ: Контакт – социальная сеть Вконтакте, твиттер и фейсбук. Не заморачивайся. Это три больших коммьюнити, которые сегодня дадут нам 40000 человек в эфире, наверно. Может быть больше, а может быть меньше. Есть люди, которым интересно общаться, а есть люди, которым интересно писать «хуй» на стене. Поскольку мы без цензуры, их никто не модерит, и они этим пользуются. Вот и вся история

А.НЕВЗОРОВ: У вас что, матом ругаются?

С.МИНАЕВ: Да.

А.НЕВЗОРОВ: У вас ругаются матом?!

С.МИНАЕВ: Ругаются матом и пьют спиртные напитки. Сегодня мы просто ничего не взяли, потому что это все организовывали впопыхах. Вот такая преамбула.

А.НЕВЗОРОВ: Так, то есть у вас ругаются матом.

С.МИНАЕВ: Да.

А.НЕВЗОРОВ: Потрясающе.

С.МИНАЕВ: Этим можно воспользоваться, если есть необходимость. Я хотел начать с другого, на самом деле. Я хотел начать с истории полковника Буданова, который был застрелен в Москве. Как тебе кажется, эта история провокации или это история мести? И что будет дальше? Потому что в интернете сейчас 2 мнения: это месть и после этого будет другая Россия, будут опять Манежки, будут опять социальные взрывы, либо это провокация, после которой люди попьют пива, выйдут на улицу, возложат венки и, в общем, плюнут и забыто. Вот Буданов – это кто? Новый русский герой или это очередная медийная фигура, которая нас просто поведет, вот она нас устрашила, мы испугались.

А.НЕВЗОРОВ: Вот черт его знает, потому что для меня Буданов и не русский герой, и не медийная фигура, это человек, которого я знал, к которому я относился с огромным уважением. Это бесконечной храбрости, в общем, я бы сказал такой зацикленности на этой России и на этом патриотизме… Он такой настоящий легионер, настоящий солдат империи, который когда-то всю вот эту вот глупость воспринял очень всерьез и за которую отдал, как я понимаю, жизнь. Что касается провокации/не провокации - не знаю, я не цыганка, не умею гадать, но чеченцы не сводят счетов с солдатами. Какая бы ни была проявлена свирепость на войне, они сами солдаты, да, они прекрасно знают, из каких деталей конструируется война. И в ту секунду, когда означено некоторое перемирие, когда война формально прекращена, я не знаю, кому они мстят, а кому не мстят, но, по крайней мере, солдат они не преследуют, будучи сами, действительно это… Для меня это будет той стороной баррикады, но это потрясающе храбрые солдаты.

С.МИНАЕВ: Ты следил же за процессом, тебя…

А.НЕВЗОРОВ: Я не следил за процессом.

С.МИНАЕВ: Когда он был, 4 года назад. Ты не следил за процессом?

А.НЕВЗОРОВ: Нет.

С.МИНАЕВ: Ну, ты же помнишь, что там было насилие. Там было изнасилование, там было убийство, и Буданов признал себя преступником.

А.НЕВЗОРОВ: Понимаешь ли, Сережа. В отличие от очень многих, кто рассуждает о войне теоретически или снимает о ней большие фильмы, я знаю, что это такое, я все это трогал руками, это все впиталось в меня и воспитало меня. Поэтому, все то, что в таком вот мире вашего интернета, то, что в мире привычных человеческих взаимоотношений кажется диким, чудовищным, нелепым, о чем можно говорить с таким вот взрывом голоса, как ты говоришь, о каком-то насилии, на войне это буднично и нормально, обиходные вещи.

С.МИНАЕВ: Я не говорю об этом взрывным голосом.

А.НЕВЗОРОВ: Ну да. Отмотай и посмотри.

С.МИНАЕВ: Хорошо.

А.НЕВЗОРОВ: Ваш твиттер это позволяет?

С.МИНАЕВ: Да, да, да.

А.НЕВЗОРОВ: Отлично. Это нормально. Он не сделал ничего такого, что нельзя было бы сделать по законам войны.

С.МИНАЕВ: Нет, я согласен, что на войне история человека превращается в историю животного, которому надо выживать.

А.НЕВЗОРОВ: Я бы тебе посоветовал воздержаться от таких вот красивых обобщений, потому что бывает по-всякому. И совершенно неизвестно, где еще человек в большей степени животное: на диване, занимающийся тролличеством…

С.МИНАЕВ: На диване больше животное, конечно.

А.НЕВЗОРОВ: Да, да, да.

С.МИНАЕВ: Потому что там человек воюет, у него есть идея, либо у него есть смысл выжить.

А.НЕВЗОРОВ: Он реализовывает один из сильнейших потенциалов человека, непосредственно агрессию, в частности, агрессию Придонья, то есть хищническая агрессия. Она всегда воплощается человеком, и все воинские подвиги, начиная с Иллиады до сталинградской битвы или до Грозного совершены, как раз, под ее воздействием. Что касается того, кто это сделал – не знаю, но на тех чеченцев, которых, как бы, я знаю хорошо, это не похоже. Они не мстят солдатам. Особенно вот таким, легионерам. Особенно тем, которых уже предала своя страна. Потому что Буданова, как и всякого солдата империи, ну, в России это вообще как бы такая традиция, которую даже, наверно, надо официализировать.

С.МИНАЕВ: Предавать своих героев?

А.НЕВЗОРОВ: Предавать героев, предавать солдат, предавать тех, кто ей наиболее верен, предавать тех, кто воспринимает ее всерьез. Я поражаюсь, конечно, тому, что она рассчитывает, что кто-то за нее еще когда-нибудь будет воевать. Но эта традиция, которую мы видим по рижскому омону, по вильнюсскому омону, по приднестровским подразделениям, по Днестру, я имею ввиду. По всему-всему, кто верил в эту Россию, кто не на диване кричал или писал какие-то обидные послания, как там они называются у вас в интернете. Это люди, которые сражались, которые ползли с выпущенными кишками, которые ползли, зажав в подмышках собственную ногу.

С.МИНАЕВ: Понимаешь, государство же каждый раз легко очень объясняет. Вот была история в Риге и Вильнюсе, вот там порубили саперными лопатками, но теперь, это больше не…

А.НЕВЗОРОВ: Саперные лопатки – это фантазии про Тбилиси.

С.МИНАЕВ: Я сейчас не об этом. Теперь это не наши страны, мы дали им уйти, потому что им было плохо с Советами. Приднестровье – это не наша территория, в Чечне больше войны нет. То есть каждый раз обществу предлагается логичное объяснение, что войны больше нет, а там, где война была, она вроде бы и не за правое дело совсем была. Поэтому и солдаты, в общем-то, как бы даже и не герои, но и не совсем преступники. Это как позиция «НТВ» 93 года, когда канал освещал Чеченскую войну так, как будто война шла в России, а сам канал находился за пределами России. Понимаешь, о чем я говорю?

А.НЕВЗОРОВ: Я понимаю.

С.МИНАЕВ: То есть обществу каждый раз зачем-то предлагается псевдоразумное объяснение.

А.НЕВЗОРОВ: Нет, но я не знаю до какой степени общество идиотичное, я давненько не видел, как российское общество. Подозреваю, если это уровень идиотизма эпохи 93 годов, но тогда предлагается правильно, значит они в это поверят. Ну пусть верят.

С.МИНАЕВ: Ты хочешь сказать, что нам герои не нужны сейчас? В теории государственного устройства нужна идеология, нужны герои, которые скрепляют нацию, правильно?

А.НЕВЗОРОВ: Я вообще не очень понимаю, зачем нужна идеология. Соответственно, я не очень понимаю, зачем нужны герои. Более того, быть героем в России чрезвычайно опасно и вредно. И, пожалуй, герой в России – это существо, которое и принимает на свою шкуру всю ярость своей собственной страны.

С.МИНАЕВ: А ты принимал на свою шкуру ярость своей собственной страны?

А.НЕВЗОРОВ: Не надо меня равнять с этими ребятами, которые…

С.МИНАЕВ: Я не равняю тебя. По-своему. Ты же был героем, был антигероем.

А.НЕВЗОРОВ: Да, но у меня, не забывай, когда люди говорят, что им наплевать на общественное мнение, они, как правило, лгут. В некоторых случаях это правда, когда есть привычка к хуле, есть привычка к похвалам, есть абсолютное равнодушие, которое у меня выработалось за 30 лет той эпохи, когда я предмет для обсуждения.

С.МИНАЕВ: То есть ты хочешь сказать, когда тебя в 88-ом или в 89-ом называют лучшим журналистом страны, тебе было все равно?

А.НЕВЗОРОВ: Абсолютно наплевать.

С.МИНАЕВ: А тогда объясни мне, пожалуйста, вот эти «600 секунд» и вообще всё, что ты потом делал, – это инстинкт исследователя, это такое исследование жизни насекомых, или это наблюдатели, или это...

А.НЕВЗОРОВ: Почему насекомых? Насекомые – это отдельный вид живых существ. Homo – это другой вид живых существ. И «Секунды» были, конечно, феноменальным по силе и по возможностям университетом.

С.МИНАЕВ: То есть ты хочешь сказать, я сейчас неверно процитирую наверно, но был фильм, я не помню, как он назывался, он был на первом канале. Это был твой фильм про то, как русские оставили Прибалтику. В конце была фраза…

А.НЕВЗОРОВ: Он назывался «Наши».

С.МИНАЕВ: Он назывался «Наши», совершенно верно. Как теперь организация называется молодежная. И в конце была фраза…

А.НЕВЗОРОВ: Но они не пёрли название. Мне честно позвонил очень мной уважаемый дядечка из Кремля и сказал: «Глебыч, подари название».

С.МИНАЕВ: А, ты подарил название «Наши»?

А.НЕВЗОРОВ: Да, да.

С.МИНАЕВ: Отлично. Вот возвращаясь к этому кино. Когда ты эту фразу писал (ее писал, несомненно, ты, потому что ты все свои фильмы режиссировал и писал тексты закадровые), что русские войска всегда уходили из Прибалтики по какой дороге? По какому-то тракту. Ну и возвращались они всегда по этому же тракту. То есть ты эти слова писал, потому что это красиво или что-то лежало?

А.НЕВЗОРОВ: На тот момент я был абсолютно искренен, потому что естественно эволюция – это не только общемировое явление, эволюция живет в каждом из нас и в том числе и психологическая эволюция, и эволюция взглядов, и эволюция представлений. И все, о чем я говорил, достаточно искренне. Я видел феноменальных по своему достоинству, по своей храбрости и чистосердечности людей. И псковских десантников в Вильнюсе, и альфовцев, и омоновцев Вильнюса, и Болеслава Макутыновича и Чеслава Млынника, и их ребят, и ту часть прокураторы Латвии, которая готова была действительно встать на защиту империи, на защиту Союза, и, конечно, не быть вместе с ними – это было выше человеческих сил. Даже не смотря на то, что на другой стороне была вся визжащая, орущая и брызгающая из анусов поносом творческая и малотворческая интеллигенция, которая писала огромные письма осудительные коллективные по поводу того, какая я сволочь и мерзавец.

С.МИНАЕВ: Мразь и ничтожество – это были самые мягкие слова.

А.НЕВЗОРОВ: В отношении меня – да, да, да. И все равно, хотя этих ребят было меньше, не быть с ними вместе, а потом как-то так получилось, что я стал что-то вроде комиссара Рижского ОМОНа.

С.МИНАЕВ: Ну, вот в тот момент это было твое, ты был с ними, да?

А.НЕВЗОРОВ: Я был с ними, но я и остался с ними.

С.МИНАЕВ: В 91-ом году ты поддерживаешь, как пресса назвала их потом, путчистов.

А.НЕВЗОРОВ: Ничего себе поддерживаю, я, скажем так, один из идеологов этого дела и проходил по этому делу ГКЧП.

С.МИНАЕВ: Ты идеолог, ты проходил по делу, а потом были сведения о том, что тебе даже пришлось на какой-то момент уехать заграницу.

А.НЕВЗОРОВ: Ну, было всякое, было всякое.

С.МИНАЕВ: Не важно. В тот момент тебя это трогало, в 93-ем году тебя еще трогает расстрелянный парламент, да?

А.НЕВЗОРОВ: Да.

С.МИНАЕВ: Я ничего не путаю?

А.НЕВЗОРОВ: В 93-ем, меня как раз сажают в тюрьму.

С.МИНАЕВ: Так.

А.НЕВЗОРОВ: Меня сажают, наш отряд перехватывают на подступах к Москве, а я вел на помощь Дому советов остатки рижского омона и чеченцев.

С.МИНАЕВ: Сколько человек было?

А.НЕВЗОРОВ: Порядка 40.

С.МИНАЕВ: Порядка 40, вооруженных, безусловно. То есть тебе еще в 93-ем все равно не было. А когда тебе стало все равно? Я просто пытаюсь поймать этот момент.

А.НЕВЗОРОВ: Мне стало все равно в 93-ем. В 93-ем, когда…Там была очень смешная история, меня, значит, посадили в тюрьму.

С.МИНАЕВ: А как долго ты там находился?

А.НЕВЗОРОВ: Это было в Зеленограде. Ко мне приезжали прокуроры, ко мне приезжали и выясняли. Там действительно была ситуация очень смешная. У меня с собой была масса дурацких бумаг, в частности бумага, подписанная Ачаловым, о том, что я имею право распоряжаться всем войском, подразделениями, бумага, подписанная Хасбулатовым, о том, что все начальники военных округов должны меня слушаться и тому подобная макулатура. Сейчас это выглядит как макулатура.

С.МИНАЕВ: Тогда это была охранная грамота.

А.НЕВЗОРОВ: При попадании к ельцинистам, это была уже не охранная грамота.

С.МИНАЕВ: Это был смертный приговор.

А.НЕВЗОРОВ: Да. Совершенно верно. Привели меня в какой-то красный уголок при отделении милиции, и я с ужасом думал как раз про эти свои бумажки. Стояло два огромных СОБРовца, пятнистых, в черных шерстяных масках, которые пыхтели через эти маски и провожали каждое мое движение стволами автоматов. Это уже было после всего, после той заварухи на посту ГАИ, когда меня захватили.

С.МИНАЕВ: Александр Глебович, а ты готов был стрелять в тот момент? Просто, чтобы мне понять

А.НЕВЗОРОВ: Конечно.

С.МИНАЕВ: Ты готов был убить человека.

А.НЕВЗОРОВ: Давай без бестактности.

С.МИНАЕВ: Готов был выстрелить в тело.

А.НЕВЗОРОВ: Я готов был участвовать в бою. На войне нет понятия "выстрелить в тело".

С.МИНАЕВ: А там война с кем была?

А.НЕВЗОРОВ: С тем, кто стреляет в тебя.

С.МИНАЕВ: Понятно.

А.НЕВЗОРОВ: И вот поразительно. Два вот этих огромных СОБРовца в вязаных шапочках, закрывающих глаза и лицо. Я говорю: «Ребятки, такая ситуация. У меня с собой бумаги. Хотите посмотреть?». И я вынимаю и показываю им бумаги. То есть я сейчас понимаю, что сейчас начнется обыск, и бумаги все равно найдут. Я им показываю. Эти, значит, два лба, гремя лифчиками, раскладками для рожков, автоматами, они, значит, толкаясь головами, читают это все, потом один долго-долго роется в кармане, долго-долго в глубоком кармане чем-то там тоже гремя, достает зажигалку и показывает мне глазами, отдает мне бумаги и показывает глазами на сортир. А потом мы с ним встретились в Грозном. Там вот просто, например, пописать всегда было большой… Я пользуюсь тем, что у вас как бы такой эфир, когда можно говорить слово «пописать», потому что пописать всегда большая проблема, особенно под снайперами. Это надо перекатываться и прикрываться БТРом, то есть уходить к какой-то непростреливаемой стене. Вот мы побежали писать с каким-то здоровым лбом, естественно, я понятия не имел, кто это такой, и он, писая, так на меня посмотрел и говорит: «Ты что, меня не узнаешь?». Это был как раз тот из краснодарского омона, мужик, который брал меня на посту.

С.МИНАЕВ: Невзорова очень любила страна.

А.НЕВЗОРОВ: По-всякому.

С.МИНАЕВ: Телезритель в тапочках на босую ногу тебя боготворил.

А.НЕВЗОРОВ: До определенного этапа. Пока я соответствовал его стереотипам о свободе и о правильности общественных настроений. Как только я заговорил своим собственным голосом...

С.МИНАЕВ: А до этого ты чем говорил?

А.НЕВЗОРОВ: До этого я говорил, скажем, так…

С.МИНАЕВ: Как хотелось бы ему?

А.НЕВЗОРОВ: Нет, я говорил в духе тех стереотипов, которым был полон, напоен воздух. Но в какую-то минуту, когда меня спрашивают, кто на меня так сильно повлиял, что на меня так подействовало, что отправившись в Вильнюс для того, чтобы мордовать русские воинские преступления, которые совершает армия, я вдруг сделал диаметрально противоположный тому, что от меня ожидают, репортаж. На меня тогда повлиял действительно, по глупости и по молодости это могло произойти, на меня повлиял Николай Михайлович Карамзин. Которого, к сожалению, я в детстве начитался, который в эту минуту и выстрелил.

С.МИНАЕВ: И ты мне сейчас 20 минут назад на улице говорил про мою молодежную горячность. Вот исходя из этого у тебя была такая же ситуация.

А.НЕВЗОРОВ: Подожди, дружище. Я говорю о делах давно минувших дней.

С.МИНАЕВ: Сколько тебе тогда было лет?

А.НЕВЗОРОВ: Мало что-то. Я же не барышня и не веду дневник.

С.МИНАЕВ: Я понимаю.

А.НЕВЗОРОВ: Да, да. Мало.

С.МИНАЕВ: Ну, вернемся в 93-ий. Вот, в 93-ем тебе уже все пофигу стало?

А.НЕВЗОРОВ: В 93-ем мне стало пофигу, после того как меня из тюрьмы выпустили. Но опять предали меня 5 автоматчикам, которые должны были меня загрузить в самолет и отправить в Петербург, чтобы меня не было в Москве. И меня, значит, под этим конвоем везли. Везли меня почти через всю Москву. По крайней мере, через какую-то ее, вероятно, красивую окраину. Но я видел, что в тот момент, когда пылал Белый дом, когда по нему долбасили танки...

С.МИНАЕВ: Танки всенародно-избранного президента, как это говорится.

А.НЕВЗОРОВ: Да. Когда там ползали, опять-таки с выпущенными кишками мои друзья и по ковру из гильз в кровище, когда там дохли от дыма люди, страна совершенно спокойно меняла доллары, покупала мороженное, хохотала, рассказывала друг другу анекдоты.

С.МИНАЕВ: А страна что должна была делать?

А.НЕВЗОРОВ: Вот тут-то я и понял, что она ничего другого делать не собиралась, и что ей все вот эти вот и патриотические, и антипатриотические игры абсолютно безразличны.

С.МИНАЕВ: Конечно. А что страна могла делать, которая к тому моменту пережила заверения в том, что все будет хорошо, потому была Павловская реформа, потом…

А.НЕВЗОРОВ: Дружище Сергей, я же не упрекаю страну в том, что она не встала по обе стороны улицы и не бросала увядшие розы под колеса этого омоновского автобуса, в котором меня везли. Я видел, что они занимаются абсолютно своим делом.

С.МИНАЕВ: Она жила, она выживала в этот момент.

А.НЕВЗОРОВ: Она жила, и ее не интересовали подвиги, совершаемые во имя нее. Вообще никак.

С.МИНАЕВ: Ну, вот это спорная формулировка насчет подвигов, которые совершались во имя нее. Подвиги, там, ну я не знаю, это моя точка зрения, подвиги там совершались во имя самого себя.

А.НЕВЗОРОВ: Подвиг всегда совершается во имя самого себя, другое дело, что может маячить отдаленный некий ориентир в виде представления о так называемой родине, о так называемом воинском долге, но это все очень, весьма туманно, поверь мне.

С.МИНАЕВ: И вот после этого мы видим Невзорова депутатом и даже политиком где-то, да?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, политиком я, слава Богу, никогда не был, а депутатом… Я же побил, даже опять оказался в книге рекордов Гиннесса, потому что я за 4 созыва всего 4 раза был в Думе.

С.МИНАЕВ: Так, это зачем было? Тебе уже пофигу, тебе все равно. Или это коммерческий интерес?

А.НЕВЗОРОВ: Вот выбирали и выбирали. А какой там коммерческий интерес? Там определенный интерес представляла мигалка. Определенный интерес. Но русский парламентаризм был уничтожен и расстрелян не в ту минуту, когда Ельцин долбил по нему из танков, а тогда, когда у депутатов отобрали мигалки, потому что единственный смысл и единственное оправдание существования всего этого маразматического учреждения под названием Государственная Дума, была ликвидирована. Если ты намекаешь на какие-то возможности лоббизма, то это отдельная профессия, этим надо серьезно заниматься. То есть не то, что ты пришел в Думу, подергал кого-нить за рукав пиджака и что-нибудь подписал. То есть можно, вероятно, и так. Вообще лоббизм – это серьезная отдельная профессия, которую надо…

С.МИНАЕВ: Ты сейчас серьезно говоришь, что ты пошел 4 раза в Думу из-за мигалки.

А.НЕВЗОРОВ: Нет, нет. Меня как-то все выбирали и выбирали, выбирали и выбирали.

С.МИНАЕВ: А что ты там такого обещал, что они тебя выбирали?

А.НЕВЗОРОВ: Я говорил всегда, что я ничего не обещаю.

С.МИНАЕВ: А что ты там делал?

А.НЕВЗОРОВ: Ты знаешь, тогда я опять-таки по своей глупости и наивности занимался так называемыми избирателями -  дорогами, заборами, сараями, обеспечением их поселков.

С.МИНАЕВ: То есть у меня была приемная, к тебе приходил народ, и ты помогал ему решать свои проблемы?

А.НЕВЗОРОВ: Да, да.

С.МИНАЕВ: И вот этим ты занимался в нескольких созывах.

А.НЕВЗОРОВ: Да.

С.МИНАЕВ: Потом это тоже закончилось.

А.НЕВЗОРОВ: Да, потом это закончилось, я бы автоматически и в 5 раз, вероятно, прогулялся бы в Думу, но на этот момент то, что называлось, совершенно прошу прощения нецензурным, но у вас в интернете это можно…

С.МИНАЕВ: Можно.

А.НЕВЗОРОВ: Можно, да? Просто было такое определение депутата как «одномандатник», извиняюсь.

С.МИНАЕВ: Да, да, да. Он по форме или по содержанию был одномандатник?

А.НЕВЗОРОВ: Что у вас с лицом?

С.МИНАЕВ: Мне весело.

А.НЕВЗОРОВ: Я понимаю. После того, как, прошу прощения, одномандатники закончились и начались многомандатники.

С.МИНАЕВ: Да, да, да. Партийные списки.

А.НЕВЗОРОВ: То есть многомандатники. Многомандатная Россия и многомандатные другие политические партии. И уже вот непосредственно выбираться уже было нельзя. Уже, вот, как бы вот сам азарт боя и выборов был тебе недоступен. Тогда это и потеряло всякий смысл.

С.МИНАЕВ: Послушай, а почему ты не участвовал в знаменитые времена, когда Доренко мочил Лужкова, когда разыгрывалась вся эта пьеса между Отечеством.

А.НЕВЗОРОВ: Мне не платили за Лужкова.

С.МИНАЕВ: Хорошо. То есть, а так у тебя политических амбиций к тому моменту уже не было?

А.НЕВЗОРОВ: Нет, никаких. Вопрос цены.

С.МИНАЕВ: Слушай, это потрясающе, потому что ты совершенно честно и цинично отвечаешь на вопросы, вокруг которых обычно все начинают ковырять подушечки пальцев и говорить, что просто такое время было.

А.НЕВЗОРОВ: Да не было такого времени. Мы все сидели в той или иной степени на золотых цепях у разных олигархов, нами хвастались, нас перекупали. Мы старались свалить, унеся с собой, по возможности, золотую цепь.

С.МИНАЕВ: Тебя любил Березовский.

А.НЕВЗОРОВ: Да, совершенно верно.

С.МИНАЕВ: То есть у вас же было очень близкое общение.

А.НЕВЗОРОВ: Мы одно время были друзьями.

С.МИНАЕВ: «Железный Шурик» Березовского, такая была история.

А.НЕВЗОРОВ: Да, да. Мы были в очень хороших отношениях. Он действительно очень интеллектуализированный человек и, скажем так, любопытный человек, но вот с ним случилось такое несчастье, как ПГМ. Это произошло где-то, по-моему, лет 5 назад.

С.МИНАЕВ: А что такое ПГМ?

А.НЕВЗОРОВ: Православие головного мозга.

С.МИНАЕВ: Откуда ты знаешь эту фразу? Ты же в интернете не сидишь, потому что я-то ее знаю.

А.НЕВЗОРОВ: Да это вы взяли в интернет из нашей жизни и присвоили наше выражение, которое мы придумали! Что вы можете там в своем интернете придумать?

С. МИНАЕВ: Я всю жизнь думал, что это Lurkmore придумал. Христос головного мозга и православие головного мозга.

А. НЕВЗОРОВ: Ой, братцы мои, еще расскажите, что вы еще придумали латинский алфавит, русский алфавит, джинсы и форму носа Минаева.

С.МИНАЕВ: Да, это были мы.

А.НЕВЗОРОВ: Нет, это не вы, братцы.

С.МИНАЕВ: Хорошо.

А.НЕВЗОРОВ: Вы напоминаете ирландцев, вообще-то. Но на самом деле православие головного мозга – это великолепный термин, который был введен в обиход еще протоиереем Осиповым, так называемым отступником, бывшим профессором Ленинградской духовной академии, который на остановке, по-моему, 10 троллейбуса, рядом с Александро-Невской лаврой, побил протодиякона Сергея Довбуша.

С.МИНАЕВ: Отличная история. А у Березовского каким образом ПГМ начался?

А.НЕВЗОРОВ: Я же не знаю, я же не психиатр. Ну, вот с тех пор, как у него начался ПГМ в таких серьезных формах…

С.МИНАЕВ: Он же всегда был далеким от православия человеком.

А.НЕВЗОРОВ: В какую-то минуту, вероятно, он перерешил это для себя, либо, поскольку он великий конъюнктурщик и большая умница, он понял, что именно это может быть безумно модным, что именно это. Ведь они же все, ведь почему они становятся православными, я же не могу всерьез оскорбить человека, предположив, что его вера искренняя. То есть, предполагая, что вера искренняя, необходимо предположить, что человек верит в говорящие кусты, в то, что покойники совершают вертикальный взлет, в то, что кусочек булки, берешь кусочек булки, поёшь над ним несколько песенок, и потом кусочек булки превращается в кусочек мяса мертвого раввина, убитого 2000 лет назад. То есть предполагать, что твой собеседник может в это всерьез верить - ну, это оскорбительно. Но есть в этом во всем идеологема, когда им кажется, что, будучи православными сами, заражая православием окружающих, они приобретают возможность управления. Потому что, ведь на самом деле, конечно, никакая религия, никакая так называемая вера, если мы допускаем ее возможность, если, понятно, что это в 99% - театр. Иногда кукольный, иногда…

С.МИНАЕВ: И со стороны церкви, и со стороны верующих?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, понимаешь, церковь – это вообще забавная структура, потому что не существует другой такой структуры, которая бы так тщательно пыталась скрыть подлинные свои нужды и потребности. Понятно, что подлинная и единственная нужда и потребность – это бизнес. Ну сколько усилий прикладывается и сколько слов говорится для того, чтобы скрыть этот простой и всем понятный, и очень забавный факт. Понятно, что ребята защищают свой бизнес как могут. Понятно, что да, вот эта, скажем так, если этому бизнесу будет придаваться именно эта стилистика, да, его удастся еще лет 5-7 повыводить от полной уплаты налогов, придавать ему некий привкус почти государственного дела, но, на самом деле, неужели ты думаешь, что кто-то в это всё сейчас способен верить.

С.МИНАЕВ: У меня есть знакомый, который занимает практически на 100% схожую позицию и с тобой, и со мной, наверное, в отношении всех этих историй вокруг православной церкви, вообще вокруг институтов религии. И он меня просил задать тебе вопрос. А вот у Невзорова война с попами – это что-то очень личное, ведь семинария была, человек-интеллектуал, это что-то личное? Поп какой-то обидел? Что, откуда это?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, меня обидеть трудно, но какой-то поп мне нахамил, во-первых. Это просто сдетонировало ситуацию, но вообще видеть, как эта публика идет по России как фрицы по деревне взятой, вот уже просто и никто слова пикнуть не может. Когда начинают делать просто все, что хотят. Естественно, всё, что попадется под руку: старая ржавая аркебуза, утюг, – но надо выходить и вставать навстречу и останавливать. И меня удивила трусость, удивительная трусость всех СМИ государственных, потому что тема вдруг оказалась запретной. Оказалась запретной педофилия попов, педерастия попов, потому что они же кто? Они бригада шабашников, которые говорят: «Ребят, давайте мы вам сейчас под ключ сделаем государственную нравственность!».

С.МИНАЕВ: Например.

А.НЕВЗОРОВ: А вот все будут ужасно нравственные, но дайте нам возможность продемонстрировать, как мы это умеем. Но когда человек приходит, например, наниматься учителем танцев, ты его всегда просишь сплясать что-нибудь, чтобы посмотреть, что он в качестве танцора может. Тут мы выясняем, что не только сейчас, когда, может быть, это притворное влияние атеистов, но и всегда они отличались феноменальной распутностью, феноменальной злобой, феноменальной жадностью.

С.МИНАЕВ: Но это же закрытое сообщество всегда было.

А.НЕВЗОРОВ: Ну как, оно закрытое сообщество. Давай посмотрим еще в 1861-ом году был изумительный Афаньсев, который собирал русские народные сказки, подлинные, то, что народ делает сам неподцензурно, и весь тираж сказок был запрещен к продаже и изъят, именно потому, что везде поп – это олицетворение тупости, лжи и дикой похоти, прежде всего. Когда заболевают ПГМом мои знакомые, а такое тоже бывает, то я всегда говорю: «Друзья мои, когда вы собираетесь целовать попу руку, задумайтесь о том, что он ею делал 10 минут назад». Это иногда очень отрезвляет, потому что это же действительно специфическая публика. У меня с ней много связано. И откуда я так хорошо знаю церковь, да, действительно была семинария, были церковные хоры и монастыри, и послушничество, но это было в молодости. Мне действительно очень развлекало это. Скажем так, это реальность, которая была в абсолютной конфронтации с реальностью советского времени.

С.МИНАЕВ: Просто как человек может пойти в семинарию по доброй воле, если нет каких-то историй в семье. Вот как, взять и пойти?

А.НЕВЗОРОВ: Тогда это было очень протестно.

С.МИНАЕВ: То есть это был протест? Одни слушают рок-музыку, а другие…

А.НЕВЗОРОВ: Да, это была очень протестная история, к тому же, не забывай, что это все в общем отрежиссировано, это не сложное представление, но это все отрежиссировано и костюмировано в течение 1000 лет , это очень неплохо. Другое дело, что в течение 1000 лет, потом это становится понятно, что эту несчастную Россию скармливали православию как крысе кусок сыра, потому что во имя этого православия этот народ был обречен на отставание в 700 лет умственного развития, просто по формальному факту. Первый университет в Европе 1074 год, а первый университет в России в 1724.

С.МИНАЕВ: Да, да. Славяно-греко-латинская академия.

А.НЕВЗОРОВ: У нас не было ничего. Нет, славяно-греко-латинская академия это чуть раньше, но она не имела отношения непосредственно к университетской структуре. И затем пришли 90-ые годы. Я уже давно как бы ушел, скажем так, из этой ситуации. Ко мне обратился Владимир Александрович Крючков, с которым помимо служебных у меня были очень серьезные личные отношения. Он тогда был председателем комитета Государственной безопасности. Как раз ожидался референдум, как раз ожидались многие события, и Владимир Александрович попросил меня курировать северо-запад, церковный северо-запад, потому что я знаю тему. Я говорю: «Владимир Александрович, дорогой, как я буду курировать попов, и как я буду курировать архиереев». Это все, говорит, агентурная вертикаль. И тут выяснилось пикантнейшая подробность, ну, понятно, что...

С.МИНАЕВ: Ты сказал, что по долгу службы ты был сотрудником Комитета государственной безопасности?

А.НЕВЗОРОВ: Нет, я не был сотрудником комитета Государственной безопасности.

С.МИНАЕВ: А что за долг службы тогда такой?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, скажем так, это долг человеческой службы.

С.МИНАЕВ: То есть у тебя хорошая история. С одной стороны у тебя протестная семинария, а с другой вроде как человеческий долг, и мы вместе с КГБ общаемся по телефону, например.

А.НЕВЗОРОВ: Это же КГБ моей страны, а не какой-нибудь Индии или какой-нибудь Швейцарии.

С.МИНАЕВ: Просто для человека-протеста общаться с КГБшниками всегда было западло вроде, нет?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, ты знаешь, тогда я был яростным имперцем и для меня это, к тому же, у меня дедушка чекист, и вообще я в чекистской семье вырос. И Владимир Александрович попросил меня курировать попов северо-запада, и тут я выяснил, что по сути дела, практически, на тот момент попов, которые не состояли бы в агентурной вертикали, не существовало.

С.МИНАЕВ: То есть они все были вот…

А.НЕВЗОРОВ: Ну, естественно, советская власть не могла, это началось еще при так называемом Сергии Страгородском, который был назначен первым патриархом Сталиным и совершенно спокойно научился закрывать глаза как таких-то попов отправляли на поселение.

С. МИНАЕВ: Потому что одни были угодны, другие неугодны. Это нормально.

А. НЕВЗОРОВ: Ну вот, была эта замечательная агентурная вертикаль. Это были нормальные полковники, которые в свое время получили разнарядку и полгода тратили на то, чтобы при виде образов не отдавать честь, а креститься, но там были и более симпатичные случаи, потому что, вот это было для меня, правда и для моего кураторства. Вот при Брежневе был настолько выдающийся один из архиереев, настолько мощный и веселый чекист, ему действительно удалось (это был полковник, обросший бородой, научившийся всей этой поповской болтовне великолепно), и ему действительно удалось, было на Украине дело, подавить маленькое, но небольшое, но по тем временам ощутимое национальное волнение на Западное Украине. Этого дядьку, значит, архиерея, не будем называть его имени, который, как бы, нормальный полковник, вызвал Брежнев в Кремль, беседовал с ним, и пришел от человека в такое волнение, вместе курили папиросы, они вместе травили анекдоты.

С.МИНАЕВ: Водку пили, потом к девчонкам поехали.

А.НЕВЗОРОВ: Не знаю насчет этого, я только знаю, что когда он уехал обратно к себе в епархию, стоило гигантских трудов отговорить Леонида Ильича представить этого человека к званию народного артиста СССР, что хотел сделать Брежнев. И вот эта вся вертикаль агентурная северо-западной церкви, она действительно много могла, по представлениям комитета Государственной безопасности, сделать для победы в референдуме, сделать потом для поддержки, сперва для поддержки ГКЧП, потом для референдума и для других, скажем так, событий. Но выяснилось, в общем, влияние ее в высшей степени ничтожно. Увы. Но у меня как-то выстроились отношения, когда им не надо было со мной прикидываться.

С.МИНАЕВ: Ну, свои же.

А.НЕВЗОРОВ: Да, да.

С.МИНАЕВ: Слушай, мы в интересную точку пришли. А вот, с одной стороны, я выхватываю 2 ярких для мня момента. 93-ий год, когда ты говоришь, что тебя везут по окраинам, а народ баксы меняет и какую-то сгущенку там покупает, да?

А.НЕВЗОРОВ: Мороженое.

С.МИНАЕВ: Мороженое. Это неверие к политическим процессам и к политическим фигурам.

А.НЕВЗОРОВ: Это, я бы сказал, презрение к политическим процессам.

С.МИНАЕВ: Презрение, да.

А.НЕВЗОРОВ: И понимание, что в их личной жизни ничего не изменится от того, что кто-то где-то сейчас с выпущенными кишками ползет.

С.МИНАЕВ: Понятно, им все равно на выпущенные кишки. Значит, чем можно еще скрепить? Нравственностью и духовностью и православием. В это тоже никто не верит.

А.НЕВЗОРОВ: Касательно духовности – это вообще отдельная история. Что такое духовность?

С.МИНАЕВ: Ничто.

А.НЕВЗОРОВ: Нет, это что. Духовность - это газ, который выделяют попы из разных бородатых отверстий. И тот, кто надышался этим газом, он идет громить выставки, он идет бить бедных девчонок древком хоругви по голове в Москве на какой-то ваш спуск, да? Он идет увечить сочинения Пушкина, он идет выкидывать детский садик с тем, чтобы сделать там свою точку коммерческую точку по торговле благодатью. Вот что такое духовность. Ну, еще она пробуждает вероятный интерес к иподиаконам и к другому юношеству.

С.МИНАЕВ: То есть, ты что предлагаешь человеку, который сегодня живет в городе Петербурге, в городе Москве, в Смоленске и где угодно еще. Политикам верить нельзя, православие, которое, вроде как, оно вписывалось в то, что это краеугольный камень русской души и так далее – это тоже мимо. Что человека должно цементировать в рамках страны, вот этот самый патриотизм? Я это слово очень редко употребляю.

А.НЕВЗОРОВ: Понимаешь, насчет патриотизма. Существует несколько путей у людей, да? Первый путь – это путь одного патриотизма, другого патриотизма, который конфронтационен этому патриотизму. Это путь войн, границ, ненависти, патриотизмов, да? А есть путь – это путь без войн, без границ, без патриотизмов, без религии.

С.МИНАЕВ: Есть исторические примеры?

А.НЕВЗОРОВ: Нет, но, по крайней мере, об этом можно говорить как о том шансе, который есть у людей, на то, чтобы…

С.МИНАЕВ: Знаешь, сейчас мы проживаем в рамках России.

А.НЕВЗОРОВ: Потому что мы постоянно генерируем эту постоянную злобу

С.МИНАЕВ: У нас есть государственная граница, у нас есть административно-территориальное деление, у нас есть государственная система, вот в рамках этого социума человек как должен сейчас жить? Он с чем себя должен ассоциировать? Он кто? Нация «русский», нация «россиянин», он кто такой?

А.НЕВЗОРОВ: Ну, понимаешь, он может ассоциировать себя абсолютно с кем угодно, важно понимать, что православность и русскость никак между собой не связаны. Потому что, если говорить о христианстве, то мы прекрасно понимаем, что это целиком еврейские народные сказки, это целиком полностью еврейская история. Я очень хорошо отношусь к евреям, не надо меня подозревать в антисемитизме, я даже начал покупать тут еврейский творог.

С.МИНАЕВ: В надежде, что все-таки заметят и дадут гражданство.

А.НЕВЗОРОВ: Нет, гражданство мне не нужно, есть всякая тайная помощь могущественных, скрытных сионистских организаций, но вот как-то у меня пока что не получается с ними наладить взаимоотношения. Надо верить в себя, вероятно, только, понимать, что только собственные интересы для человека являются приоритетными и важными, и нужно стремиться к тому правительству, и к тому стилю управления, когда правительство не считает нас своей собственностью.

С.МИНАЕВ: Так.

А.НЕВЗОРОВ: Потому что эти, несмотря на то, что я очень уважаю Владимира Владимировича как разведчика, эти, кажется, начали нас уже считать.

С.МИНАЕВ: А другие нас не считали? А Борис Николаевич нас не считал?

А.НЕВЗОРОВ: Борис Николаевич как-то вот для него мы были так же ценны, как в принципе ценна стеклотара.

С.МИНАЕВ: Да, хорошее сравнение.

А.НЕВЗОРОВ: Да, для него это было близко.

С.МИНАЕВ: А для Бориса Абрамовича?

А.НЕВЗОРОВ: Нет, Борис Абрамович - он себя никогда не позиционировал как русского, он вот только заболел ПГМом, но вероятно, что через это он хотел вступить в русскую нацию. Он полагал, что это серьезно и что это ключ.

ОКОНЧАНИЕ СТЕНОГРАММЫ >>>