Испортить праздник жизни всегда приятно. Собеседник, 06.04.2010

Невзоров снял новый фильм – «Манежное лошадиное чтение». Если кратко: о том, что разум не является прерогативой человечества, а свойствен при определенных тренировках и животным. Еще до премьеры, которая все-таки пройдет (многие не верили) 9 апреля на «Первом канале», психологи раскритиковали работу в пух и прах. Будто бы очень много в фильме показано жестокостей и смотреть его чрезвычайно вредно. Невзоров так не считает.

Вот такое я чудовище

– Привыкли уже, наверное, к атмосфере скандальности, которая предваряет и сопровождает показы ваших фильмов? Не получается у вас по-тихому.

– По-тихому действительно не получается. Но скандальностью я это не считаю. Это естественная реакция, живая и на самом деле очень хорошая. Она просто названа хреновым словом «скандал», не вполне корректным в отношении самого события. Более того, в программе Гордона, где обсуждали мой фильм (вы увидите ее на «Первом» сразу после премьеры), так называемый скандал перешел всякие границы приличия…

– Копья полетели?

– В основном кидались экскрементами. Благородного слова «копья» это не стоит. Но я был готов к такому повороту, он мне даже доставил удовольствие. Хотя я увидел и довольно много пустого в этих наездах.

– Обвинения в жестокости вы относите к категории пустых наездов?

– Не к категории пустых наездов, а к категории шизофрении. Если существует что-то, где нет жестокости, то это мой фильм.
Хотя есть и такие квартирно-декоративные представления о жестокости. Если человек вырос в розовом бархате, которым были обклеены стены его дома, и ничего страшнее Микки-Мауса никогда не видел, тогда он будет в шоке. Но человек, хоть немного, хоть на микрон знакомый с реальностью, никогда увиденное в моем фильме жестокостью не назовет.

– Ну как? А отрезанные руки в кадре?

– У меня эти руки вообще на среднем плане и загородив спинами режут. Никто не видит, как все происходит. Это снято предельно целомудренно.

– Тогда с какими претензиями вы готовы спорить?

– А я ни с чем не буду спорить. Есть одно мерило – успех. Можно прилагать дикие усилия к тому, чтобы он был – и его не будет. И можно палец о палец не ударить, но успех придет. Нельзя сделать успешный фильм просто из желания сделать успешный фильм. Это всегда лотерея.

Оппоненты, выступавшие против фильма в программе Гордона, огорчили меня только тем, что основная тема их совершенно не интересует. Они спрашивают, почему руки отрубают, почему я не хочу сотрудничать с наукой. На что я замечаю: «Если замечу науку, обязательно буду с ней сотрудничать». Когда я попросил досочку и нарисовал кору головного мозга лошади, все шесть слоев, и рассказал, чем они отличаются от человеческого мозга, это не вызвало никакого воодушевления. А вот рассуждения, не являюсь ли я сатаной во плоти, – вызвали.

Один спорщик додумался до того, что с полной уверенностью в собственной правоте стал утверждать, будто я исповедую этрусский культ трехтысячелетней давности. Требовал освятить помещение, оплевывал меня, все время крестился в мою сторону. Было вообще весело. Кто это был, я так и не понял. По фамилиям их было трудно запомнить. Узнал только одного – Геннадия Селезнева. Ему, бедняге, тоже досталось. Но он вел себя распущенно, истерил. Говорил, что я над всеми издеваюсь.

– А вы не издевались?

– В данном случае Селезнев поставил под сомнение мои слова о том, что в конном спорте издеваются над лошадьми (Геннадий Селезнев возглавлял Федерацию конного спорта России. – Ред.). На что я сказал: «Дорогой мой, раз вы предлагаете себя в собеседники по этому вопросу, я должен выяснить, обладаете ли вы необходимым уровнем знаний». И спросил его, какая глубина подслизистого слоя на беззубой части десны лошади. Он как начни кричать, что я сволочь!

– Лишь бы не отвечать.

– Ну конечно. Если человек не может ответить мне на такой невинный вопрос, он не вправе обсуждать проблемы боли, вреда – он лишен минимальных знаний. Потом у Селезнева стало плохо с сердцем. И опять я виноват. Вот такое я чудовище.

Небритые ребята выделяют духовность

– С конным спортом вы боролись своими предыдущими проектами. А зачем сняли этот?

– Если говорить совсем серьезно, делал его из тех же побуждений, из которых в морозный день из рогатки бьют стекла в учительской – по причине озорства. Ей-богу, у меня нет никакого желания усовершенствовать человечество. Я понимаю, что это бессмысленно. Но по крайней мере портить ему праздник жизни всегда очень приятно.

– А почему вы доказываете способности к разуму у животных именно на примере лошадей? Они самые умные или вы их больше всего любите?

– Обе версии ошибочны. Слово «любовь» совершенно не подходит. Оно даже вынесено в заголовки специфических журналов направленности XXX. «Любовь» вообще не особо много чего обозначает. Лошадей я рассматриваю потому, что умею с ними заниматься, великолепно знаю их анатомию, физиологию и психологию. Это одна из моих профессий.
Нельзя вообще сказать, что кто-то глуп, а кто-то умен. Можно говорить об анатомической способности или неспособности чьего-то мозга генерировать. К тому же 95 процентов в так называемом разуме – то, что мы приобретаем. Если бы нас в детстве не научили говорить, мы бы с вами сейчас при всей симпатии друг к другу, может быть, только мычали. Ум и глупость – это зависит от уровня воспитания и образования… Это очень серьезные слова.

– Вы извините, но когда лошади в вашем фильме на латыни складывают слова, сразу возникает мысль о цирковых дрессировках: чтобы тявкали три раза, лапу поднимали в нужный момент. Чем докажете, что лошади правда думают?

– Слишком велик набор слов, слишком четки и понятны реакции – там идет мысль, оценка ситуации… Не тому удивляетесь. Поразительно было бы, если бы крупное млекопитающее с мозгом настолько анатомически подобным человеческому не могло мыслить. Вот это было бы сенсацией.
А лошадь – она нормально мыслит. Притом что разум у нее обыденного покроя, которым мы так привыкли гордиться.

– Вы еще рассказываете в фильме о гонениях, которым подвергались в разные века изучавшие мозг ученые. Как вы думаете, сегодня эти преследования имеют место?

– Я надеюсь, что продолжающееся наползание небритых ребят в пышных одеждах со странными украшениями прекратится. Эти ребята думают, что производят духовность. Не знаю, правда, из каких мест они ее выделяют… Но сами они полагают, что это должно стать нашей атмосферой. Надеюсь, они никогда не смогут вернуть себе прежние позиции и диктовать науке или литературе. Хотя они, конечно, этого хотят.

– А присуждение Григорию Перельману Премии тысячелетия и отказ переутвердить его в звании старшего научного сотрудника родным институтом – это не есть пример гонений?

– Перельман вообще необсуждаем, потому что гениален. Я думаю, что и он приложил к этому усилия. Во-вторых, ему не дадут в Питере пропасть. И я даже примерно знаю, кто.

Лошади – часть жизни

– Давно хочу спросить: что вы такого получаете от общения с лошадьми, что столько лет посвятили им?

– Нельзя сказать, что я что-то получаю… Просто это часть моей жизни. Это связано с исследованиями, которые мы ведем. Потрошением мозгов я занимаюсь всего два года, до этого изучал мышцы спины, гладкой мускулатуры… Ко всему приходится подходить очень основательно.

– То есть речь не о том, что они дают вам что-то в эмоциональном плане?

– Когда это общение уже продолжается 30 или 40 лет, трудно отделить эмоциональное от привычного. Лошади – это действительно образ жизни, неотъемлемая ее часть. Как семья, как друзья. Поэтому теперь, я считаю, грех не воспользоваться теми знаниями о лошадях, которые у меня есть.

– Лидеры нашей страны выросли бы в ваших глазах, если бы не стояли на горных лыжах, а сидели в седле?

– Если бы они сидели в седле, они бы мучили лошадь. К сожалению, лошадиная анатомия не оставляет никакой возможности присутствия всадника на спине – всегда, при любом седле и при любых всадниках.

– Даже при таких, как Путин и Медведев?

– Даже при таких. Так что пусть они и дальше катаются на лыжах.

Я – как Валентина Ивановна

– Сейчас большие деньги вкладываются в придание второй жизни «Пятому каналу». Его судьба, наверное, вам небезразлична?

– Я не знаю московское руководство канала, но петербургское – замечательные люди. Они умеют понимать ценность людей, договариваться с ними. Очень грамотно себя кадрово ведут – это залог успеха. Будет он или нет – посмотрим. То окошечко, в котором каналам раздавались рейтинги, давно закрыто. Тетенька, там работавшая, ушла домой. Аудитория поделена. Каналу придется оттягивать публику у своих конкурентов – это всегда сложно для такой костной структуры, как зритель.

– Почему такие важные изменения проходят без вашего участия?

– Я преданный раб «Первого канала», и никто с меня этих ошейников не спилит.

– Вы сейчас почти все время проводите в Петербурге?

– Я тут живу.

– А я слышала, что в Америке какое-то время были, вели курс в Школе военной журналистики.

– Любопытный бред. Я понимаю, что-нибудь другое, имеющее хоть какое-то основание придумали: что я купил ранчо или открыл курсы нейрологии… А тут до такой степени далеко от реальности, что даже интересно.

– У вас не возникает желания, как во времена «600 секунд», снова кого-то пойти защитить? Или поставить на место? Ведь поводов хватает. Под Петропавловской крепостью, например, автостоянку хотят сделать. Наверное, в Москве подсмотрели – Лужков давно мечтает подкопаться под памятник Пушкину и продавать там трусы.

– За общество имеет смысл воевать, только понимая степень благодарности этого общества. Я в свое время и так много сил потратил на беганье по баррикадам. Вместо того чтобы, как все умные люди, приватизировать газеты, заводы и пароходы. Не могу сказать, что общество было сильно благодарно. Поэтому у меня сегодня нет особого соблазна делать что-то во благо его.

– Но выступили же вы с открытым письмом против строительства «Охта-центра».

– Я, наоборот, за то, чтобы строился.

– Чего так?

– Я – как Валентина Ивановна. Она за «Охта-центр» – и я за «Охта-центр». Она против – и я буду против. Всё просто.

– А вообще эти групповые обращения звезд за или против чего-то, по-вашему, действенны или показушны?

– Как и все групповое, это экстремально и забавно, но вряд ли продуктивно. Никак повлиять ни в ту, ни в другую сторону эти обращения не могут. Я просто, будучи советником Матвиенко, выполняю свою прямую обязанность. Да я просто ей доверяю. Считает она, что должна торчать эта штука – пусть торчит. Переменит мнение – и я поменяю.

– Вы сейчас не кривляетесь?

– Абсолютно. Если хотите, могу изобразить какую-нибудь гражданскую позицию, но ее нет. Я действительно очень доверяю Валентине Ивановне. Для этого есть серьезные основания. И если «Охта-центр» – ее ошибка, я не брошу ее и в ошибке.

– Ясно: вместе и в беде, и в радости. Единодушие мы наблюдаем сейчас и между олигархами и властью, которые все больше сближаются. Как думаете, что у них может родиться?

– Родиться у них не может ничего. Олигархи, сближаясь с властью, всегда идут на плаху. Они прутся на свет легальности, респектабельности – это всегда сильно манит. Однако власть не прощает сближения с нею.

– Вроде неглупые люди идут в авангарде толстосумов.

– Глупые они или неглупые – это мы еще посмотрим. Про Березовского тоже говорили, что он очень умный.

Сабурова Ольга

http://www.sobesednik.ru/interview/sobes_12_10_nevzorov/