О взаимоотношениях двух животных. Банзай-Тюмень, январь-февраль 2011

Из лекции Александра Невзорова в ЦВЗ «Манеж». Приводится в сокращении

Железо, к сожалению, является основным критерием взаимоотношений человека и лошади и постоянным спутником этих отношений, и, увы, тем самым пробным камнем, на котором и выясняется, есть ли эти отношения или нет.

На самом деле никаких взаимоотношений не было. Их не существует. Существует очень жесткий болевой парализующий контроль с помощью различного рода железных инструментов, засовываемых в рот лошади и действующих как на ротовую полость и на так называемую margo interalveolaris, то есть на беззубый край, так и на всю краниальную (черепную) систему, иннервационную (нервную) систему, на мозг, и обеспечивающих вот этим постоянно поддерживаемым тяжелым болевым импульсом послушание лошади.

Существует очень жесткий болевой парализующий контроль с помощью различного рода железных инструментов

С этим можно спорить, с этим можно соглашаться или не соглашаться. Но есть абсолютно научно доказанные факты, полностью подытоженные ветеринарные и судебно-медицинские экспертизы, заключения, которые не оставляют ни для одного разумного человека ни малейшего сомнения в том, что так оно, к сожалению, и есть.

И этот болевой контроль – это то, что вам на протяжении долгого времени предлагалось в качестве, скажем так, некой подмены взаимоотношений лошади и человека. Одни из самых ранних железок, которые у нас есть для исследования, – это луры. Железки объединены между собой некой модой, то есть шипиками на грызле. Шипики, которые позволяют достичь максимального, более радикального болевого эффекта.

Абсолютно все железки, во все века и во все эпохи, а сегодня в конном спорте, в драйвинге, в троеборье или в колхозной телеге, – это все штучки, которые обеспечивают и гарантируют болевой контроль. Этот болевой контроль может быть большим или меньшим, может быть запредельным, вплоть до возможности вызвать разовые или хронические ушибы головного мозга у лошади, на что, собственно, все эти штуки и рассчитаны. А может вызвать и сотрясение мозга, по крайней мере, все вскрытия голов спортивных лошадей показывают наличие гематом в эпидуральных и в субэпидуральных областях. Как раз наличие гематом и говорит о том, что да, действительно, были эти резкие удары по костям черепа, по зубам, по всей иннервационной системе головы, а именно это и есть принцип управления лошадью во все века – это отзывается на мозге лошади и причиняет ей вред.

Глядя на одну-единственную железку, мы можем сказать многое о мастерстве всадника, о движениях животного. Более того, опытный специалист, глядя на железку, всегда скажет, чем болела лошадь, какие проблемы анатомического характера она имела, какие мышцы были у нее дистрофированы, атрофированы, как двигалась и двигалась ли вообще, чем она болела, были ли у нее колики и так далее. И главное, абсолютно точно можем говорить о том, что, глядя на любую железку, мы понимаем стилистику отношений человека и его лошади.

Глядя на любую железку, мы понимаем стилистику отношений человека и его лошади

Где-то с VIII–IX века до нашей эры и вплоть до XV–XVI веков человечество не умело ездить верхом.

Я понимаю, что это контрастирует с представлениями, которые навеяны книжками, гравюрами, легендами, поэмами. Но, к сожалению, у этого тезиса существует четкое подтверждение. Люди, конечно, как-то держались на лошадях, как-то передвигались на них, они даже устраивали турниры, использовали кавалерию, но искусства верховой езды и вообще умения взаимодействия даже с помощью железа с лошадью не существовало. Вроде бы, дикость, да? Мы все привыкли к разговорам о рыцарях, о скифах, о сарматах, о римской кавалерии или о греческих всадниках времен Ксенофонта.

Но забежим несколько вперед и посмотрим внимательно на Францию XVII века. Мы увидим, что возникает плеяда удивительных мастеров, таких как Пеньетелеччи, Пигантелли, Антуан Плювинель, Чезаре Фиаччи. И эти люди становятся идолами, абсолютными богами лошадиного мира для всей цивилизованной Европы. Они становятся символом невероятного мастерства взаимодействия с лошадью, они основывают школу под названием «От Эколь». Причем там есть мастера разного типа и разной направленности – есть более жестокие, есть наоборот устремленные в абсолютную «мягкость». Но тем не менее люди эти знамениты, а в их книгах то, что они рассказывают, проповедуют, учат и пропагандируют. Книга Плювинеля издавалась бессчетное количество раз. Книга Чезаре Фиаччи о взаимодействии с лошадью, весьма примитивная, становится бестселлером и получает благословение пап.

О чем это все говорит? Это говорит, к сожалению, о том, что, если в XVII веке те простые вещи, которым учили Бруэ, Пеньетелеччи, Плювинель, Фиаччи, – если все это стало таким хитом и откровением, значит, то, чему учили мастера, пусть даже самое элементарное, не знали в период с VIII века до нашей эры до XVII века. Иначе не было бы такого сумасшедшего, такого бешеного успеха, такой всемирной известности и победоносности Школы, победоносности этого искусства. Если вновь вернуться в прошлое и посмотреть, как проводятся рыцарские турниры, то мы заметим, что не случайно обязательным предметом этих турниров становится барьер. Ведь выражение «вызвать к барьеру» происходит от того, что в Средневековье, до начала XVI века по турнирному уложению, действующему в Англии, Франции, все рыцарские бои, рыцарские конные сшибки обязательно происходили через барьер.

Это делалось не только для того, чтобы лошади не налетели друг на друга, это делалось исключительно ради одной цели – направить лошадь по стенке по одной некой траектории, чтобы она бежала навстречу лошади, бегущей по другую сторону барьера.

Разгоняли (и это было не запрещено турнирными правилами) лошадь два или три оруженосца цепями, палками, шипами, плетями, изо всех сил поднимая ее в галоп.

Более того, на концах этого барьера обязательно были специальные загибы, которые гарантировали, что разогнавшаяся лошадь не врежется в трибуну со зрителями. Эта маленькая подробность тоже прекрасно говорит о том, в каком на самом деле состоянии находилась так называемая рыцарская боевая верховая езда. Все это было достаточно грубо, жестко, примитивно, без оттенков мастерства. Не случайно боевая рыцарская шпора имеет в длине репеек – рабочая часть шпоры – 19 сантиметров.

Всякие разговоры о том, что таким шипом воздействовали на лошадь через специальную попону или что нога была опущена очень низко, или что нога была выдвинута вперед при военной посадке, – это все абсолютная ахинея. Мы не имеем ни в одном иппологическом собрании мира ни одной попоны, которая бы имела отверстия, проколы, царапины от ударов такими шпорами. И не можем такого иметь. Более того, когда мы смотрим на любые конные доспехи, мы видим, что всегда для удара шпоры, даже в сплошном корпусном панцире, там, где он соединяется с крупье, то есть задней частью доспеха, всегда оставлялось окошечко. И надо понимать, что эта шпора была действительно шпорой прямого действия.

Разговоры о том, что шипом воздействовали на лошадь через специальную попону, – это абсолютная ахинея

Вообще, говорить о документальной истории, говорить о столь серьезной вещи, как взаимоотношения человека и лошади, на основании портретиков, самых совершенных статуй, самых великолепных картин или гравюр нельзя никогда. Это не документальный источник. У нас есть железо, на основании которого мы можем делать серьезные выводы, у нас есть все, для того чтобы сделать, например, четкий анализ взаимодействий человека и лошади в сакскую, массагетскую или скифскую эпоху (это где-то V век до н.э.), мы имеем мумии пазырыкских лошадей.

У нас есть железо, на основании которого мы можем делать анализ взаимодействий человека и лошади в сакскую, массагетскую или скифскую эпоху

Мне довелось обследовать ее ротовую полость, там великолепная сохранность, мне довелось обследовать клыки и премоляры этой лошади. И сразу становится понятна ее судьба, по этим останкам можно сказать практически все. Я назвал возраст этого жеребца, также удалось определить, что он не был заглистован. Кроме того, удалось, например, определить, что он очень мало двигался, как ни странно. Также удалось выявить, что у него, в отличие от других мумий пазырыкских лошадей, не было серьезных проблем с суставами, и вообще он мало, что называется, «работал». Вот документальные безусловные свидетельствования, на основании которых мы можем говорить.

Затем мы переносимся в более светлую, более серьезную эпоху для лошади – XVII век – и видим, что произошло рождение Школы «От Эколь». Она была представлена самыми разными людьми, самыми разными направлениями. К мастерам Школы стоят в очереди принцы, промпринцы, министры, дипломаты только лишь ради того, чтобы получить в манеже мастера один или полтора или два урока, что считается огромной честью. Конечно, Европа хотела – и вельможная Европа, и дворянская Европа – очень хотела научиться тем удивительным секретам взаимодействия с лошадью, которые демонстрировали школьные мастера. Среди них был Антуан де Плювинель, который первым сказал, что железо и лошадь – это понятия несовместимые, что это совершенное преступление. Человек, который сказал, что готов на все, на любые ухищрения, лишь бы не приходилось мучить лошадь.

Как и зачем возникла Школа? Естественно, как и всякое искусство, как и всякое серьезное явление культуры, как качественное проявление человеческого духа, Школа возникла как следствие освобождения человеческого духа, как следствие духовной интеллектуальной психологической свободы. Возникло Возрождение. Это Возрождение было продиктовано тем, что разгромленный в начале XIV века Орден тамплиеров тем не менее остался существовать. Очень многие тайные тамплиеры – люди, которые оставили своей задачей невероятное интеллектуальное духовное совершенствование, – влились в различные области человеческой деятельности: в литературу, живопись, музыку, философию и, оставаясь верными законам ордена с его необыкновенной интеллектуальностью, двигали человеческую культуру.

Затем наступает XVIII век. Французская революция вносит чудовищную коррективу в судьбы многих мастеров. По сути французская Высокая Школа гибнет на той гильотине, которую приготовила Франция для вообще всего аристократического, для всего духовного. Существует ошибочная точка зрения, что все эти потрясающие движения лошади, эти удивительные фигуры: пассажи, пиаффе, курбеты, каприоли – это некое военное порождение и делалось для того, чтобы лошадь была более эффективной на войне. Расцвет Школы приходится как раз на тот момент, когда наиболее популярной, сильной вещью становится уже огнестрельное оружие, когда всерьез ведутся бешеные дебаты о преимуществе крестцового замка в пистолете над фитильным. Так называемое железное фехтование становится чрезвычайно непопулярным.

Существует замечательный труд Жана-Клода Бари, преподавателя Сомюрской Школы. Прекрасный полководец, написавший лучший, с моей точки зрения, труд по истории школьных прыжков и по истории Школы в ее старом состоянии. Бари откровенно и очень аргументированно пишет, что никогда элементы Высокой Школы не имели никакого отношения ни к какой войне, никогда ни в какой войне не использовались. И более того, кавалерийским лошадям и лошадям, которые использовались на войне, все эти школьные премудрости были строго противопоказаны, и обучение им было запрещено.

И еще один миф. Мы с детства воспитаны, что цирк – это что-то положительное, без знака минус. Я вам могу сказать, что более жестокой, более тупой и свирепой дрессировки, чем в цирке, не существует. Один из инструментов дрессажа в цирке – это прежде всего, конечно, голод. Дело в том, что лошадь готовится, лошадь дрессируется на манеже, работает по 6–8 часов без передышки. Кто немного знает, как должна кормиться лошадь, каков должен быть рацион и, главное, насколько должна быть высока частота кормления, понимает, что даже 3–4 часов достаточно для того, чтобы лошадь начала испытывать острейший голод с диким выделением желудочного сока, с изменением химического состава слюны. И то, что делает цирк, я не говорю уже про используемые ими методы, это всегда так называемая подбивка, два или три помощника, которые орудуют палками, либо пластмассовыми, либо бамбуковыми, чтобы не разбивать суставы, но все равно очень чувствительно.

В XVIII веке цирк входит в свой расцвет, он становится моден и популярен. Часть мастеров Школы избирает такую философско-затворническую жизнь, когда закрывают двери своих манежей. Они отказываются делиться секретами и своими умениями с миром, а часть уходит в цирк и начинает на этом грубо и вульгарно зарабатывать.

В XIX веке в отношении лошадей стали применяться всякого рода изобретения. Вплоть до того, что американцы изобрели «лошадеусмирятельную» машину – это был некий круг, который имел турбину, ротор. Приводился он в движение паром. Туда заводилась лошадь, закреплялась. Круг совершал несколько десятков вращательных движений, останавливался. Естественно, лошадь выходила в жутком состоянии. И считалось, что произведено приручение. Действительно, даже самая буйная, даже самая свирепо сопротивляющаяся насилию и глупости человека лошадь после этой штуки выходила в полной прострации.

Изобретались также анальные затычки, считалось, что основная проблема лошади – это внезапно испускаемые газы и их резкий звук. От этого лошадь подхватывает и несется. Изобретались специальные удушающие или ослепляющие приспособления. И людям казалось, что надо просто раскинуть мозгами в техническом смысле этого слова, и тогда что-то получится, что-то станет возможным, тогда будет найден тот секретный ключик к лошади.

Тем не менее и в XIX веке тоже появляются интересные фамилии и мастера, такие как Джон Соломон Ререй, который начал свою карьеру с заездки двух лосей. На этих лосях он появился на местном деревенском празднике. На самом деле он не сделал ничего особенного, поскольку лоси, как и лошади, очень разумные существа с очень сильным аналитическим интеллектом. И Джон Соломон Ререй попробовал действовать добром и лаской в отношении лосей. И результаты получились потрясающие. Позже он начал гастролировать по Европе, демонстрировал свое искусство всем без исключения монархам мира.

Ну, вот еще один миф о взаимодействии всадника, человека с лошадью. Как вы думаете, сколько времени лошадь может безболезненно терпеть сидящего верхом на ней человека, без компрессии мышц, без ощущения дискомфорта, онемения, последующей дистрофии, атрофии мышц и дистрофии всей скелетной мускулатуры? Сколько времени может пройти с того момента, как человек, не важно, какого он веса, взобрался и уселся на спину, до того момента, когда лошадь почувствовала дискомфорт? Обычно это чувство дискомфорта приходит через 12–15 минут. Это тоже все серии научных опытов. Дело не в том, что я говорю сейчас об этих 12–15 минутах, которые в Школе, в Высокой школе «От Эколь», всегда были нормой.

Лошадь может безболезненно терпеть сидящего верхом на ней человека 12–15 минут

Итак, наступает XX век, когда в лошади исчезает потребность как в транспортном, военно-транспортном, охотничьем средстве. И лошадь становится, к сожалению, предметом забавы. Возникает так называемый конный спорт, где стилистика взаимоотношений человека и лошади такая же, как она была в скифские времена, как она была во все времена, когда лошадью управляли только с помощью боли.

Военно-полевая ветеринария прекрасно иллюстрирует, что такое травмы и раны головы, и каковы последствия для мозга. А эти травмы и раны примерно такого же характера, что получает лошадь в конном спорте. Понятно, что это случайные моменты случайных соревнований, но все соревнования состоят, к сожалению, из таких моментов – из примитивного, очень жестокого, болевого, с помощью разного рода металлических приспособлений во рту.

Затем в XX веке возникает несколько забавных течений, например, так называемое «натурал хорсменшип» (НХ), основоположником которого считается Пат Парелли. Это течение, по сути, есть дрессировка лошади на тупость и покорность. НХ учит лошадь быть максимально тупой, максимально безынициативной, максимально покорной, бессмысленно покорной человеку, чтобы не получить каких-либо проблем, каких-либо болевых воздействий. Это очень демократично, это делает лошадь доступной очень и очень многим. Опять-таки, это не имеет никакого отношения ни к искусству, ни к мастерству.

Возникает и еще несколько течений, одно из которых возглавил Гонза Блаха из Чехии. Он тоже, правда, имеет отношение к НХ, поэтому и методы его работы все-таки берут свое. У Гонзы тоже есть секрет – он работает с очень маленькими лошадками. Профессионалы знают, что это обозначает. Просто невысокого роста лошадь легче заставить потерять равновесие.  Она больше боится человека, чем высокая лошадь.

Появляется и другая Школа, Школа, которую представляю я. Мы изучаем железо, точно так же, как изучаем вообще всю иппологическую историю, зная, что ничего нельзя отрицать от незнания, ничего нельзя отрицать от серости и безграмотности. Мы во всем обязаны разбираться доскональным, точнейшим образом. Конечно, все ученики Школы, в зависимости от желания, могут с этим железом работать, рассматривать, анализировать. Это абсолютно закрытое собрание. А для того, чтобы мыслить анатомическими параметрами, чтобы видеть лошадь во всем ее великолепном многообразии, в силе ее мышечной красоты, мы должны полностью отдавать себе отчет, как что работает.

Для этого существуют вскрытия, для этого существуют препарации, для этого существуют не только изучение анатомии, а обязательное вникание и выработка анатомического мышления у каждого. Это искусство, оно требует колоссальной отдачи, колоссального фанатизма.

Лошади очень похожи интеллектом на человека, но они значительно адекватнее, значительно прямолинейнее. У них нет всей нашей искусственной наслоенности. Кроме того, лошадь – это точная наука. И для того чтобы с ней взаимодействовать, для того чтобы иметь с ней некие отношения, надо всего-навсего научиться не причинять ей боли. И тогда возможен совершенно потрясающий результат.