Невзоров делает лошади новую историю. Фонтанка.ру, 27.07.2006

Когда-то мы воевали по разные стороны баррикад. И я бы никогда не поверил, что в 2006-м полтора часа буду разговаривать с ним о лошадях, в которых ничего не понимаю, а он знает о них, пожалуй, больше, чем сами лошади. Его телевизионная «Лошадиная энциклопедия» стала одним из самых ярких телесобытий последних лет, а недавно появилась одноименная книжная версия.

– Я думаю, ты бы голову себе отрезал лобзиком, но никогда бы не поверил, что через много лет ты узнаешь о том, что я в ноябре приглашен на всемирный ветеринарный конгресс в Тюбингене, главным докладчиком, – говорит мне Александр Невзоров.

Он одержим лошадьми так же, как, кажется, когда-то был одержим «секундами». Похоже, он не хочет вспоминать бурную молодость и упорно старается не говорить о политике. «Я давно уже не лгу, с тех пор, как не занимаюсь политикой», - мимоходом бросает он. У него своя школа воспитания лошади «Haute Ecole», ученики, и на вопрос что его интересует, кроме лошади, он отвечает не задумываясь: другие лошади.

– Значит, тележурналиста Невзорова больше нет?

– Я свою шапку с бубенчиками относил дольше и лучше, чем другие. Пусть другие теперь позвенят. Даже не знаю, какой силы должен быть электрический разряд, чтобы вызвать во мне интерес к политике. Ты понимаешь, что не имеешь отношения к этому процессу. Это унизительно и вообще политикой заниматься унизительно.

– Но, может быть, появятся новые фильмы от Невзорова?

– От меня долго хотели, чтобы я начал снимать. Вот надо что-то о национальной идее. Сделаем «Слово о полку Игореве». Безумно затратная затея. Но идея идеей, а сюжета-то нет. Он заключается в том, что какой-то чудак попрощался с женой, куда-то поехал, его взяли в плен, баба порыдала, а он сбежал, и все радуются. Я сразу Косте Эрнсту рассказываю план, как можно сделать интересно. Он падает в обморок, потому что понимает, что все опять сводится к лошадям. Когда князя Игоря берут в плен и заточают в половецком лагере, его приставляют к огромному табуну, абсолютно уверенные, что он никуда не сбежит, потому что у него нет ни уздечек, ни седел и он не в силах ускакать. И практически весь хронометраж фильма вместо этих дурацких лисиц, которые лают на червленые щиты, и плача Ярославны мы показываем установление контакта человека с табуном. Он сдруживается и «сваливает» на голых лошадях, за ним идет погоня. Вот и получается фильм только про лошадей. Может быть, где-то мелькнет один-два древнерусских шлема, но мне это неинтересно. Такая вот со мной есть проблема. Сделать из «Слова...» абсолютно лошадиный фильм. Но это реально. Вдобавок это применение тем уникальным знаниям и навыкам, которые есть на данный момент, поскольку по части умения работать с лошадьми мы обогнали весь мир. Из всех мировых школ, которые практикуют взаимодействие с лошадью без какого-либо издевательства и болевого контроля, не засовывая ей рот металлические приспособления, не истязая ее, у нас самые крутые позиции.

– То есть у тебя есть своя школа?

– И масса учеников, которые, поверив в это и понимая, что иначе нельзя, делают поразительные успехи.

– А раньше не знали, что лошадь можно научить без боли?

– Раньше знали. Были исключения, когда человек задумывался. Ведь не все испытывают удовольствие, причиняя боль. Но задумываться не давали социальные условия. Лошадь была сугубо утилитарным предметом.

– Но и предметом гордости, признаком благосостояния. В зависимости от сословия.

– Так или иначе, за 30 веков, что человек знаком с лошадью, уже могло бы что-то зародиться. Если представить карту мировой истории, в воображаемом пространстве мы увидим несколько маленьких вспышек. Североамериканские индейцы-команчи, во Франции в начале 17 века, в Греции, в древнем Китае в лице даосских мудрецов, которые понимали, что человек, взаимодействуя с лошадью, генерирует свои самые отвратительные качества. В даосских трактатах говорится, что до тех пор, пока ты управляешь другим сильным существом не за счет ума и доброты, а за счет умения причинять боль, ты будешь уродом. На меня эти слова когда-то произвели магическое впечатление. Всадники, герои, полководцы верхом на лошадях - это романтическая мишура – мы должны отдавать себе отчет, что под полководцем совершенно замученное и принуждаемое болью существо, у которого есть разум, чувства, душа.

Ну и не будем забывать, что нормальное взаимодействие с лошадьми было затруднено, пока было в большой силе христианство. Это та штука, которая почему-то нас вывела из общей цепи эволюции и представляет как существ, абсолютно не связанных с другими. Хотя в свое время Александр Македонский сформулировал теорию Дарвина еще задолго до Чарльза, только кратко и понятно. Скифы, приехавшие в лагерь Александра, поразились красоте македонского царя, и спросили: это правда, что ты сын Бога? Он ответил: спросите об этом у тех, кто выносит мою ночную вазу.

– Выходит, ты изучил все, что было до тебя?

– Лошадиная область – темный угол человеческой жизни, куда редко заглядывают. Лишь эпизодически туда заходит кто-то с интеллектом. Близкое общение с лошадьми и их подготовка всегда было уделом низкого сословия. 30 процентов жокеев на одном из крупнейших ипподромов во Франции безграмотны, из русских спортсменов читать умеет, я подозреваю, хорошо, если половина. В начале 17 века в этот угол заглянул Антуан де Плювинель, основатель школы «От Эколь». Он первым сказал, что для лошади нет ничего страшнее уздечки, и систематизировал все движения лошади, превратив их в те фигуры, которые уже стали достоянием мировой культуры.

– То есть знания были зафиксированы. Но не получили развития?

– Он не пошел до конца, все равно оставшись при железе и при жестокости. Он понимал многие вещи, но не мог сделать шага вперед, потому что дружба с лошадью еще была делом абсолютно неведомым. Еще не верилось, что можно с нее снять все и она будет послушна. Я совершенно не ожидал, что я окажусь основателем, «возрождателем» школы взаимоотношений с лошадью. Если вспомнить мое прошлое, никому бы это в голову прийти не могло, что судьба проделает такой крюк – со всей страны и со всего мира ко мне будут ехать учиться, думая, что я владею каким-то секретом, знаю какие-то секретные кнопки на теле лошади.

– И что, этому можно научить любого?

– Да.

– А ты им прямо вот так все рассказываешь, объясняешь, показываешь?

– Все рассказываю и показываю. А секрета нет. Можно ли посреди Петербурга без охраны, автоматчиков, без сейфов оставить предмет стоимостью несколько миллиардов долларов так, чтобы его в течении сотен лет не украли? Можно! Исаакиевский собор. И здесь та же история. В терпении, в систематике, в абсолютной научности, в опоре на знания.

– Почему лошадь следует выделять среди других животных?

– А я не знаю, может быть, это применимо к кому угодно. Есть вещи, о которых мы обычно не задумываемся. Выходит тореадор на площадку и машет красной тряпкой. Почему он машет красной тряпкой? Что, бык в момент выхода на арену становится антикоммунистом? Нет. Тогда зачем тряпка? Есть такая штука под названием желео газолино, о которой знает каждый мальчишка. Это бензиновая эмульсия, которую втирают быку в глаза перед тем, как его выпустить. И единственное что он видит – яркое колыхающееся пятно. Раньше это была настойка кайенского перца. Цирк вообще настолько изощренная дико жестокая система насилия и ничего, кроме пыток, ни одно существо, начиная с попугая, там не испытывает. Например, мой ветеринар ездит за цирком и регулярно удаляет корни клыков тиграм. Сами клыки выбиваются арматуринами на репетициях.

– И так у всех?

– У всех и всегда. В цирке других способов нет, потому что никто никогда их не искал. Человек, который захочет сделать иначе, в этой системе просто не выживет. Я знаю это изнутри. Знаю, как страшна жизнь живого существа в цирке, как, например, огромные медведи всю жизнь проводят в маленьких клетках... А школа цирковой жестокости в отношении лошади вообще не имеет аналогов. Все достигается безжалостными побоями и голодом, и никаких других методов в цирке нет. Просто мы не привыкли задумываться, какой ценой все эти развлечения и удовольствия получаются. Но на самом деле можно дружить и с медведями гризли, как это доказано в Канаде, где в одном доме живет четыре взрослых медведя.

– Подружиться с лошадью не сложнее, чем заставить ее работать?

– Проще, и при этом ты не чувствуешь себя садистом. Заставить работать – значит день за днем увечить и каждый день приносить очередной вклад в копилку ее боли. Откуда на площадях стоят эти облезлые страшные лошадки? Нет такой породы «городская прокатная лошадь», это из большого спорта, с рысачьих бегов...

Любой чайник, который купил за 30 тысяч долларов лошадь, выступая на соревнованиях по первенству Передрищенска и многократно убив свою лошадь, получает кусочек картона с ленточкой и свои призовые 100-200 долларов – они все считают это большим спортом. Они все с уморительной важностью закупают бархатные каски, километры ремней, специальные конструкции из хромированного железа.

– Когда ты сказал себе, что больше не будешь работать с железом и прочими уздечками?

– Как только увидел научные свидетельства того, какую дикую боль я должен доставлять лошади, засовывая ей в рот железо.

– И понял, что должен работать как-то по другому?

– Я понял, что, что лучше никак, чем так. Я не смог отказаться от идеи заниматься с лошадьми, но сказал себе: стоп, хочешь заниматься – бери голую лошадь и сделай так, чтобы была возможность быть с ней рядом, сидеть сверху.

– Ты сам это решил?

– Да, я видел образчики того, как это делали, и что в принципе это возможно. Эти огонечки вспыхивали в последнее время все чаще и чаще. Мне это показывал мой учитель Марио Люраши. Я начал искать подобных себе, потому что в этом мире меня воспринимают как какую-то экзотику. И не просто экзотику. Потому что я верхом на жеребце без единой железки делаю высшую школу – страшное оскорбление тем, кто не может без железок и ремешков. Одно время говорили, что это – компьютерная графика. Тогда я им показываю свою ученицу Силк Валентин, инвалида из Германии, которая воспитывает лошадей, не поднимаясь из коляски. После автокатастрофы она не смогла преодолеть свое желание заниматься с лошадьми. Когда я увидел, что и это возможно, то понял, что мы на пороге колоссального открытия, заключающегося в том, что на протяжении 30 веков мы были идиотами. В 14 веке в любом трибунале мы бы обнаружили приспособления для пыток. Будучи людьми того времени, мы бы воспринимали это абсолютно нормально. Также и сейчас воспринимается железо во рту лошади. А через двести лет мы будем смотреть на это, как сейчас смотрим на инквизиционные принадлежности, поражаясь, что когда-то это было нормой.

– Сейчас нет «испанского сапога», но можно и к швабре подвесить.

– И все же нет специальных пыточных инструментов, которые были в любом суде, а их применение было санкционировано. Сейчас если милиционеры тебя привесят к швабре, можно их вывести на чистую воду.

Возвращаясь к лошади: дело сделано и доказано, что можно обойтись без принуждения.

– После того, как ты понял, что можно без принуждения, откуда взялось дальнейшее?

– У меня же крайне позорное в отношении лошадей прошлое. Я прошел все школы и видел все своими глазами. Меня учили этим фигурам, и тут, когда у меня из обихода выпало железо, потому что я уже точно знал, что этого нельзя, я начал задумываться. Это полезно. Вот, например, подковы. Всем кажется, что без этого никак, просто железка, приколоченная к роговому слою. Но копыта, кроме всего прочего, это еще и насос, точнее – 4 насоса. Там скапливается кровь и лимфа, копыта нужно питать и должен работать возвратный механизм. Копыто, расширяясь и сжимаясь, гонит кровь обратно. А приколотить туда железку, означает дать дополнительную нагрузку на сердце. Все это известно мировой ветеринарии, но она молчит.

– Что мешает сказать правду?

– Мой коллега и друг главный ветеринарный хирург Кентуккийского университета профессор Кук на одном из английских конгрессов общества защиты животных повесил плакаты, рассказывающие о воздействии железа на рот лошади. Но ему их вывешивать запретили, потому что это подрывает традицию и колоссальный бизнес. Это выставляет огромное количество людей садистами, а они совершенно не готовы к этой роли. И они имеют достаточно возможностей, чтобы организовать сопротивление. Главный редактор немецкого журнала Габриелла Поххамер решила расследовать методы, которыми олимпийские чемпионы готовят лошадей к соревнованиям. Скандал разгорался, и стало понятно, что он может повлечь пересмотр результатов соревнований и разрушит все здание европейского конного спорта. И тогда всем миром кинулись этот скандал гасить. Тех, кто работает иначе, проще объявить сумасшедшими или носителями каких-то сверхъестественных способностей. Чушь – мои способности в том, что я не бью, не рву железом и не считаю себя командиром, а общаюсь. Вот идет официант: можно попросить его принести кофе, и он это сделает, потому что это его работа, а можно вызвать роту ОМОНа и отдубасить его, но первый путь гораздо проще.

– Человек все делает с каким-то смыслом и мучает тоже со смыслом. В чем смысл партнерского отношения с лошадью, которое предлагаешь ты?

– Практический – в том, что ты ее не увечишь и она живет дольше. У тебя нет ощущения, что ты насильник под кустом. У нее не возникает дикого набора травм, который есть у любой спортивной лошади, потому что все они движутся под гипнозом дикой боли. Когда мне спортсмены говорят: ну мы же любим лошадей, я отвечаю, что Чикатило тоже любил женщин. Реализация этой любви – совершенно другое дело. Я не знаю, можно ли быть нормальным человеком, зная это. Это всего-навсего путь любви. Главный смысл – осуществить очень тесные отношения с лошадью, не являясь ее мучителем. Конный спорт еще будет какое-то время агонизировать, потому что это хорошая забава. Но у нас руки развязаны, так как мы имеем дело не с необходимостью развозить воду по деревне, а со спортом. Мне говорят: предложите альтернативу. А почему тогда педофилии или карманным кражам не надо предложить альтернативу?

– А что это дает человеку?

– Я точно знаю, чего не дает. Приходит ребенок в конноспортивную секцию и его начинают последовательно учить, что другое существо можно заставить слушаться с помощью боли. Формируется ли человек под воздействием этих обстоятельств? Думаю, да. Будет ли он этот опыт переносить в другие области жизни? Будет.

– Ты принципиальный противник спорта, связанного с лошадьми?

– А ты можешь представить себе спортивные соревнования по любви к женам? Как только начинается спорт - возникает необходимость результата. И в жертву этому результату приносится все. Лошади вообще спортом не занимаются.

– А как же тщеславие: вот я купил лошадь за миллион...

– Ну тогда надо было оставить и такой элемент тщеславия, как крепостные и гарем из крепостных девок.

– То есть отношения должны быть пересмотрены в корне.

– Они уже пересматриваются, потому что люди вообще-то не такая мерзость, как о них написал Джонатан Свифт. Судя по моим ученикам, судя по изменению отношения огромного количества людей, которые готовы на это.

– Много учеников?

– В России, в Голландии, Бельгии, Америке, уже они имеют учеников. Филиалы школы есть в нескольких странах. Очень многие вещи я вполне объясняю и заочно. Не всем нужны сложные элементы и то совершенство, на котором я помешан. Многим хватает знаний, просто чтобы контактировать и дружить с лошадью. Совсем не каждому надо освоить экстремальные элементы, например, когда лошадь встает на задние ноги и свечкой выстреливает вверх. Я массу народа научил играть с лошадью в мячик. И никогда не трогаю лошадей своих учеников. Я работаю только с людьми, потому что научить лошадь я могу за неделю, но важно научить человека стать понятным лошади. Я заставляю читать книжки, самые неожиданные. Ученики делают огромные успехи, не обладая какими-либо талантами. Среди них есть очень известные в России люди, которым стукнула по голове «Лошадиная энциклопедия», и они тоже сказали: хватит. После этого фильма и книжки традиционный путь совершенно невозможен. Это разговор не о лошадях, а о людях.

– Какие книжки они читают?

– Например, Дао Дэ Цзин. Наизусть, Я заставляю думать, я заставляю выбирать религию. Если ты христианин – не сможешь работать с лошадью, пока не сменишь религию. Не потому что христианство плохое. Для скрипача это отлично, а для человека, который работает с лошадью – не годится.

– А что годится?

– Дзен, даосизм, все виды мистического атеизма

– Ты рискуешь нарваться на проблемы со стороны церкви...

– Если кто-то работает со скрипкой – пусть верит в свое божественное происхождение. Это ему помогает в его профессии. Религия – такой же инструмент, как молоток, скальпель, который помогает достигать успеха в ремесле. Следовательно, выбирать ее надо под стать ремеслу.

– После твоего знаменитого фильма какая была реакция, помимо гнева спортивного сообщества? Кто-то пересмотрел свои взгляды?

– Тысячи. Я получил огромное количество невероятных писем, и тогда мне снова стало уютно в обществе людей.

– Ты пишешь в своей книге, что люди тебе совершенно неинтересны и вдруг...

– Мне не интересны их проблемы.

– Но со своими проблемами они идут к тебе, как к депутату.

– Это у нас за рамками разговора.

– То есть получается, что все же интересны?

– Когда выяснилось, что люди не такая уж мерзость, они мне снова стали интересны.

– В Думе наверняка есть масса людей, у которых есть лошади. Зная, чем ты занимаешься, они не захотели чему-то научиться?

– Это тяжело больные люди. Там разум искать совершенно бесполезно. И Дума - это все равно замаскированный серый новорусский элемент, для которых что лошадь, что снегоход. Им важно получить ощущения. Когда ко мне приходит человек, я говорю: если хочешь учиться, ты полтора-два года не сядешь верхом. Я хочу выяснить, чего ты любишь - ощущения от лошади или саму лошадь. Если ощущения – до свидания. Если лошадь – то я хочу на тебя посмотреть. Год будешь работать только на земле. По нашей методике все сперва делается на земле: ты и напротив лошадь, и ты должен на земле как равный научить ее всему. Мы далеко не всех учим. Школа имеет традицию секретности, которая восходит к 17 веку. Коль скоро я взял это название, я чту историю.

– Ты в Думе не бываешь, я так понимаю.

– Правильно понимаешь.

– А зачем тебе это?

– Дума – это не политика. Это необходимость добычи рубероида для пенсионера в округе, возвращение автобусных маршрутов, добыча денег на операции нуждающимся. У меня есть аппарат, который помогает этим людям. Я не вижу проблем в том, что я депутат.

– И все же, зачем?

– Я иногда летаю в Москву бесплатно.

– В следующей Думе для тебя место найдется?

– Через полтора года уже будут назначать. Но, слава богу, отсутствует момент поражения, что ты не стал депутатом. Бой закончен. Раньше было невозможно уклониться от борьбы, а теперь борьбы нет. Да и, честно говоря, по моей части в Думе уже ничего не сделаешь. Достаточно вспомнить историю с кетамином - верх маразма. Русские ветеринары – это чудовищные существа, конечно. С одной стороны, они распространяют дезинформацию, учат глупостям, но, с другой - они герои, которые в таких условиях делают невероятные операции. Они должны таскать этот кетамин, каждый раз не зная, возьмут их или не возьмут. Только потому, что какой-то идиот решил, что кетамин – это наркотик. Кетамин – это пробный камень всей законодательной ситуации. Есть ситуация с законом о защите животных, на который наложил вето президент. Потому что закон, изначально сделанный неплохо, оброс шизофреническими подробностями типа невозможности невытирания пчеле лапок в момент ее близкого подлета к улью. И естественно подвергся очень дорогой умной атаке со стороны производителей шкурок в зверосовхозах.

– За жестокое обращение с животными и так предусмотрена уголовная ответственность, но эти статьи не работают.

– Мы можем взять прокурора и эксперта и на любых конноспортивных соревнованиях ссадить с лошади любого спортсмена и возбудить дело за жестокое обращение с животными. Налицо даже изготовление специальных инструментов для истязаний и корыстные мотивации в виде розеток или получения призовых денег. И не надо придумывать какую-то новую статью для того, чтобы уничтожить конный спорт, достаточно просто применить один раз эту. Если, например, во Франции, в Англии, в Америке конный бизнес – это колоссальные деньги, то у нас этих денег нет. У нас некому сопротивляться. Если бы такой Невзоров возник где-то в Англии, удавили бы мгновенно, просто собрались бы 5 производителей лошадиного железа, купили бы 10 умных журналистов, провели бы с ними необходимый ликбез, закупили бы 10 нужных ветеринарных профессоров, раздавили бы всмятку. А у нас, слава богу, публика-то убогая, никого нанять не могут, собственных аргументов нет, сказать нечего, поэтому только блеют, только кричат про то, что это все строго индивидуально, особая одаренность, и вообще – экзотика!

– Для тебя школа - это бизнес?

– Бизнес – это кино, книги. По традиции Высокой школы знания передаются только бесплатно. Более того, для учеников устраиваются бесплатные семинары, печатаются книги.

– Как ты выбираешь, кого учить?

– Я должен видеть, что человек готов. Вдобавок у нас предельно жесткие требования. Например, абсолютное знание лошадиной анатомии. Если ты мне не скажешь, каким нервом какая мышца управляется, к лошади не подойдешь. Пока не был сам на вскрытии, не изучил досконально анатомию, всю теоретическую часть.

– Но это знания больше, чем дает ветеринарный вуз.

– Когда девчонки и мальчишки в моей школе сдают анатомию, профессора анатомии, которые помогают мне разбирать их задания, просто балдеют. Анатомия - это ключ, а не формальность. Как мужчина, глядя на женщину должен раздевать ее взглядом, так и мастер школы, глядя на лошадь, обязан понимать, что делают ее мышцы. Необходимо знание всех классических школ, методик и приемов, знание полного списка берейторов, конюшен, геральдмейстеров этих школ. Если мы говорим о Высокой школе, то должны строить ее на фундаменте абсолютной грамотности. Сколько надо литров воздуха лошади в минуту? Если соискатель мне не скажет – 60 – я учить не буду.

– А как ты сам изучал анатомию: по книгам?

– Во-первых, по книгам. Во-вторых, как сумасшедший, ездил по всем вскрытиям, потому одно вскрытие дает больше, чем 10 книг, а не понимая биомеханизма, невозможно заниматься с лошадью. В России нет ветеринарного образования. Те, кто называются ветеринарами, таковыми не являются по той простой причине, что в Англии лошадиный ветеринар учится 7 лет. И всю жизнь занимается только лошадьми. У нас немножко учат свинкам, немножко козочкам, немножко собачкам, немножко хомячкам. Те же самые 60 литров воздуха, это в сутки 100 тысяч литров чистого воздуха, и это также ей необходимо, как еда.

– Может пора и у нас этому учить?

– Уже с сентября. С Адой Грызловой, моим внезапным союзником, мы встретились и полюбили друг друга. Она взяла на содержание, кажется, 17 лошадей. Заселила их в специальную конюшню, с ними занимаются по моей методике, занимаются дети, взрослые. Там, может быть, одна-две лошади покажут какие-то результаты, потому что они все инвалиды, уже изувеченные. Но они счастливы. И Ада, которая является главным лицом в открытом Северо-Западном университете, сказала, что с осени будет кафедра иппологии, первая в России. Где тем, кто хочет заниматься лошадьми, будет даваться грамотное, четкое образование.

– На Западе есть такие факультеты?

– Там есть целые иппологические университеты. Я не могу сказать, что английское образование – это лучше, чем то, что будет у нас. Скорее нет. Потому что очень велики жернова традиций, даже по поводу тех же самых подков. Но менеджмент у них грамотный, ветеринария очень четкая, и у нас в России будет это образование. Отэколистами становятся не только под воздействием чувств к лошади, а под воздействием знаний и той неоспоримой информации, которая существует и которую надо просто предъявлять. И чем больше людей будут просвещены, чем больше будут понимать суть, тем успешней будет развиваться школа.

– Сколько времени занимает обучение лошади?

– В основном они уже были в скачках, на бегах и превращены в инвалидов. Первый круг обучения связан с реабилитацией. Если лошадь молода и свежа, то два года ей вполне достаточно для овладения всеми премудростями. Обычно я это растягиваю на 5-6 лет. Но как только я вижу, что человек захотел результата, сразу ссаживаю на землю. Важен процесс.

– В книге ты пишешь, что работаешь с лошадьми на языке сиу?

– Мы учили его, у нас уже есть три сиу-говорящих человека в Петербурге.

– А в Америке сколько людей на нем говорят?

– 10 тысяч, примерно. Это язык целой группы племен североамериканских индейцев.

– Почему выбрали именно этот язык?

– Не только этот. Есть язык, на котором вообще говорят 300 человек, это язык команчей. Я еще специалист по языку команчей, мы сейчас будем издавать русско-команческий разговорник. Русско-лакотский разговорник уже издали.

Фонетически он очень понятный лошадям язык, более понятный, чем испанский или французский. Там такое странное расположение гласных и согласных, что почему-то он цепляется лошадям за память – прямо, как репей. Русский, например, вообще не воспринимается. Очень певучий, гладкий, абсолютно отсутствуют большие наборы шипящих.

– Что для тебя бурное прошлое? Это другая жизнь?

– Абсолютно.

Беседовал Александр Горшков

Газетную версию интервью вы сможете прочитать в газете «Ваш Тайный Советник» от 24.07.06