Путин и Медведев не нравятся — попов распустили. Сегодня - Киев, 11 ноября 2010.

Российский тележурналист рассказал нам, чем для него чреваты звонки Березовского, о макияже Тимошенко и справке от Бога.

— В конце 80-х вы были любимцем ленинградской либеральной интеллигенции, но после ваших сюжетов из цикла «Наши» о Прибалтике, где вы встали на сторону «реакционеров», боровшихся с «прибалтийскими националистами», которых эта самая ленинградская интеллигенция называла «демократами», она вас подвергла анафеме. Спустя 20 лет вы с ней примирились или нет?

— Вы знаете, вопросы репутации меня не интересуют вообще. Есть такое золотое правило — нужно один раз основательно использовать репутацию, а потом делать все, что заблагорассудится, уже ни на кого не оглядываясь. Меня никогда не волновало общественное мнение — ни мнение интеллигенции, ни мнение пролетариата. Я живу параллельно им всем, я всегда делаю только то, что хочу.

— А все-таки были случаи, когда кто-то из интеллигентов в перестройку вас стыдил: «Ну как вы можете, Невзоров, быть на стороне «сталинистов»!», а потом в 90-х или нулевых он подходил к вам и каялся: «Александр, а вы были тогда правы. Прибалты оказались такими националистами»?

— Вы, видимо, очень хороший человек, раз мыслите литературными категориями. Все эти писатели коллективных писем против меня, все эти осуждатели меня, всякие интернет-шавки при встречах со мной хихикают, облизываются, берут автограф и ведут себя абсолютно нормально. Возможно, они говорят что-то за спиной, но никто никогда в глаза мне ничего не говорит. Мне некого упрекнуть, некого вспомнить, кто хотя бы слово (хоть тогда, хоть сейчас) произнес хоть по какому-то поводу. Даже подписанты коллективных писем против меня в ту эпоху говорили: «Глебыч, ты же понимаешь, мы тебя ужасно любим, но ты понимаешь...». Я им отвечал: «Ну я же понимаю...», поскольку мне безразлична любая форма общественной оценки.

— Александр Невзоров в странах Прибалтики персона нон грата? Может ли он туда спокойно въехать?

— Насколько знаю, я там персона нон грата. Мне все равно, хотят меня там видеть или не хотят, но тут может вмешаться прибалтийская фемида и просто заарестовать. Потом начнут выяснять, почему я так дружу с рижским ОМОНом и про все остальное. Придется потерять очень много времени. Поэтому ни в какую Прибалтику я и не езжу. К тому же мне там и делать нечего.

— Ну, а на Юрмалу съездить или проведать в прибалтийских тюрьмах ветеранов Великой Отечественной войны?

— Мне там некого проведывать. И на Юрмалу я не езжу, потому что не живу никакой общественной жизнью. У меня нет никаких общественных и прочих обязательств ни перед кем.

— Когда появилось путинское молодежное движение «Наши», не было желания поинтересоваться у них, почему они сперли у вас свое название?

— Ничего они не сперли. Они честно попросили, а я честно дал. Просто предельно уважаемый мною человек из Кремля позвонил, когда они все это придумывали, и сказал мне: «Глебыч, подари название». Я говорю: «Берите». «Мне, — говорю, — не надо». Кстати, я не являюсь членом этого движения.

— Один мудрец говорил: «Чем больше я знаю людей, тем больше я люблю животных». Как так получилось, что вы прекратили интересоваться жизнью людей и стали много времени уделять лошадям, например, снимать о них фильмы, писать книги, открыли собственную школу верховой езды? Откуда такая страсть?

— Во-первых, нет у меня никакой страсти. Во-вторых, мудрец был не прав, либо вы его неправильно процитировали, потому что люди такие же млекопитающие животные, как и все, это класс приматов, и такой незатейливый эволюционный продукт. И когда одни животные начинают любить других животных, то это звучит странно. Для меня лошади — это серьезный предмет серьезных исследований, объект применения и получения знаний. Никаких сюсюканий и никаких обычных возвышенностей у меня нет. Я очень трезвый и жесткий человек.

— Ну хорошо, а почему тогда лошади, а не пингвины?

— Исторически так сложилось с детства. Я был такой же отвратительной тварью, как и все мои сверстники, и точно так же меня затянуло заниматься конным спортом. В отличие от многих людей, я задаю себе вопрос, а что я делаю. И мне довольно быстро удалось путем серьезных выяснений понять, до какой степени приручение лошади основано на примитивном приматском, практически животном сладострастии, причинении боли другому живому существу, которое достигается с помощью всяких приспособлений, железных инструментов, засунутых в рот, и так далее, и так далее. К сожалению, я был вынужден серьезно этим заняться. А когда я чем-то занимаюсь, я говорю то, что я думаю. И поэтому правдой о том, как человек управляет лошадью, довел до состояния истерики разного рода девочек, которые могут быть как мужского, так и женского рода, весь этот сброд, который при лошадях. Заработал себе лишнюю пару тысяч врагов. Меня это также не беспокоит.

— Ваши недруги всегда говорят о вас, как о некрофиле, показывающим смерть и трупы, как о садисте. Есть в вас это или они приувеличивают?

— Это такие квартирные представления о мире и о жизни людей, которые, вероятно, любят розовый цвет. Вероятно, они смотрят сериалы обязательно в розовых халатах на розовых же диванах. Я же всего-навсего реалист. Смерть — это нормальная, естественная часть жизни. Никакого особого значения я не вкладываю. И краской смерти пользуюсь все равно значительно реже, чем это, например, делали авторы Библии, или авторы «Илиады», или какие-то знаменитые режиссеры. Упрекают же меня только вот эти вот люди в розовом. А эти упреки я воспринимать всерьез не могу.

— Как вы полагаете, американское присутствие в Ираке и в Афганистане чем-нибудь завершится или им придется уйти оттуда несолоно хлебавши?

— Откуда я знаю, я ведь не пророк и не цыганка.

— Вы с 1994 по 1998 годы были консультантом Бориса Березовского. Поддерживаете с ним сейчас какие-то отношения?

— Поддерживал до какого-то времени, но ему потом стало неинтересно со мной, и мне неинтересно с ним. У нас разные интересы. Теперь. Дружественные чувства остались, вероятно, но они никак не реализовываются. Даже в этом году он не звонил, не поздравлял меня с днем рождения, а обычно звонил. Сейчас то, что называется, заглохло. Потом, я ему честно говорил, что после каждого его звонка, после каждой беседы с ним, мне столько приходится писать отчетов, о чем мы с ним говорили, что лучше бы он не звонил (смеется).

— Речь идет о ФСБ?

— Ну я не буду говорить, где я пишу, но мне приходится объяснять, о чем мы беседовали. А поскольку я знаю, что врать бесполезно — все диски с разговорами лежат на нужных столах и в нужных компьютерах — то мне приходится говорить правду.

— Вы сняли фильм о войне в Чечне «Чистилище». А почему вы больше не снимаете о войне?

— Да потому что тема войны исчерпана, я снимаю фильмы о лошадях. Исчерпана до конца, потому что когда мы говорим «исчерпана до конца» или «не исчерпана до конца», то мы тут имеем в виду некое благо некоей публики, некую потребность зрителя. Так вот — потребность зрителя меня совершенно не интересует. Вообще никак. Я снимаю только то, что интересует только меня. Даже если это будет о выращивании нервных клеток в специальных лабораторных колбах.

— А Украина вам интересна?

— Украина мне очень интересна и очень мною любима. Вот тут я свою пренебрежительную тональность останавливаю. Я много раз был на Украине, я обычно ездил воевать в Приднестровье через Одессу.

— Почему в 2004 году, когда было противостояние двух Украин, Александр Невзоров не приехал в Киев?

— А мне это не было интересно. Все эти майданы — абсолютно мимолетные, проходящие, не оставляющие на историческом облике украинского народа никакого следа. Мне есть смысл участвовать в событиях исторических, а когда два каких-то проходимца чего-то там не поделили — не поделили количество подтасовок и сцепились по этому поводу — ну какое мне до этого дело.

— А какие-то украинские политики, например Юлия Тимошенко, вас интересуют?

— Честно говоря, я и не знал, что она политик. Тимошенко — это такая бабешка с косой?

— Да, да.

— Ну насчет политики ничего не скажу.

— А как вам нынешний президент, Виктор Янукович?

— (задумывается) Я с ним не знаком. А по средствам массовой информации я никогда не составляю впечатления.

— А Виктор Ющенко, который у нас пять лет был президентом?

— А это тот, который в нашу сторону похамливал. Почему он похамливал? Просто у него была потребность казаться самостоятельным и чем-то немного большим. Ну, пожалуйста.

— Александр Невзоров поддерживает какие-то отношения с российской оппозицией, как это было в начале 90-х? Например, с Эдуардом Лимоновым? Я помню, как он в одной из своих книг описывает вашу с ним встречу. Вы пожали ему руку и говорите: «Что ж вы так бедненько одеты, парижская знаменитость?». На что он вам ответил: «Зато вы одеты, как цыганский барышник».

— Думаю, что средний писатель Лимонов эту сцену сочинил, потому что я Лимонова никогда в жизни не видел. Но он на то и писатель, чтобы сочинять. Я его вообще никогда в жизни не видел. Вот он мечтал о таком диалоге и поскольку у него не было возможности осуществить эту мечту в реальности, он ее осуществил в литературе. Так получилось, что нас никогда не сводила судьба там, где было по-настоящему опасно и серьезно — хоть в 1991, хоть в 1993. А особо интересоваться литературой и литературой такого рода, которую пишет Лимонов... Ну я когда-то открыл какую-то его книгу («Это я — Эдичка». —Прим. ред.), в которой он описывал, как совершал орогенитальный контакт с негром. На этом я книгу закрыл и чтение Лимонова прекратил раз и навсегда. К тому же у нас есть Конституция Российской Федерации, она дает мне право не читать книги Лимонова и других авторов, и я этим правом пользуюсь.

— В 2012 году вы будете голосовать за Владимира Путина или за Дмитрия Медведева? Кто вам больше нравится?

— Сейчас из них уже, кажется, не нравится никто.

— А почему?

— Попов распустили.

— Кстати, а что у вас в последнее время какая-то неприязнь к церкви? Вы как православный...

— ... я не православный.

— Атеист?

— Нет. Атеист — это человек, который всерьез воспринимает все эти бредни. А я эти бредни всерьез воспринимать не могу — ни про выяснения группы крови Микки-Мауса, ни про Иисуса Иосифовича Христа. Мне это все безразлично. Я говорю в данном случае про организацию — жадную, охамевшую, пытающуюся убедить меня в том, что она представляет здесь интересы какого-то сверхъестественного существа, и поэтому ее надо освобождать от налогов, отдавать ей антиквариат, отдавать ей недвижимость. На самом деле это нестриженные, потешные, комически-костюмированные, жирные, похотливые дядьки. Они не вызывают у меня совершенно никакого уважения.

— А вам влетело за подобные высказывания в адрес церкви? Ну там жалобы какие-то на вас подавали в администрацию президента?

— Они хотели какой-то крестный ход делать, когда я что-то там сказал о них. На это я им опять же сказал: «Хотите устроить «Марш несогласных с Невзоровым» — ну устройте. Пусть походят кругами вокруг своих молитвенных домов, главное, чтобы с погодой повезло.

— Не боитесь повторить судьбу графа Льва Толстого?

— Анафема, что ли? Конечно, в глубине души мне это немного польстит, но всерьез я не могу воспринять от них ничего — ни анафему, ни доброе слово, потому что для меня они, к сожалению, жулики — люди, которые заявляют о своих чрезвычайных полномочиях, которыми пользуются, но не могут никак подтвердить. Пусть покажут справочку от своего Начальника. Не ту, которую они сами нарисуют, а от того самого Бога, именем которого козыряют. У них есть товар под названием «благодать», которым они торгуют. Хотелось бы посмотреть сертификат соответствия. А к Медведеву и Путину кроме попов претензий больше нет.

http://www.segodnya.ua/interview/14193614.html